Владимир Заяц - Тяжелые тени

- Логично.

- Значит, ты согласна ехать домой, в Антупию?

- Нет, - смеясь, ответила Интиль.

Владимир вздохнул и попытался подойти к вопросу с другой стороны:

- Два человека заметнее, чем одни. Да или нет?

- Да! - с энтузиазмом согласилась девушка, которую явно забавляли попытки землянина отговорить ее от участия в опасном предприятии.

- Следовательно, двоим скрыться труднее, чем одному. Да?

- Да!

- Естественен вывод: ты едешь домой в Антупию, а я иду к вашему человеку. Согласна?

- Нет! - ответила и прыснула со смеху. - Со мной или без меня, все равно ты будешь заметен. Таких громадин, как ты, в нашем городе мало.

- Погоди! - воскликнул Владимир. Он начал сердиться не на шутку. Неужели ты не понимаешь, что я не позволю тебе жертвовать собой. При том, жертвовать без всякого смысла: просто так, "за компанию". Даже при самом неблагоприятном исходе - если меня задержат - убить землянина они, скорее всего, побоятся. Другое дело - ты. Тебя убьют наверняка. Сама только что говорила, что они убирают свидетелей. Выдвигаю ультиматум: если не уйдешь сейчас же, я с места не сдвинусь, пока меня не обнаружат и не задержат.

- Это шантаж!

- Шантаж? - переспросил Владимир. - А... - вспомнил это слово, овеянное романтикой прошлого. - Оно, как никакое другое, подходит к моему требованию!

На лицо девушки будто набежало облачко. Она опустила голову.

- Ну, хорошо. Я иду. Только... Только...

- Только что?

- Мы должны еще встретиться.

Голос Интиль был тих и печален.

- Клянусь, я найду тебя. И со мной ничего не случится. Твердо обещаю.

- Я верю тебе.

Она порывисто прижалась к его груди и метнулась в темноту.

- Помни обещание, - прозвенел откуда-то ее голос.

Смолк шорох ее шагов, и Владимир остался в одиночестве.

13

А-Линь-доду был о себе довольно высокого мнения. И это вполне естественно. Во имя Логоса, почему бы и нет?! Вслух, конечно, он этого не высказывал. Замалчивание своих достоинств, которое именуется скромностью, почему-то в чести. А-Линь-доду прекрасно знал все моральные нормы и табу и неукоснительно следовал их требованиям.

Но с самим собой можно быть откровенным? Конечно! А как же иначе? В противном случае человек просто ханжа и самый распоследний лицемер. Нет обманщика хуже, чем тот, который лжет самому себе! А-Линь-доду не хотел обманывать самого себя. Он твердо знал, что являет собой совершенство почти во всех отношениях.

Взять взгляды, например... У А-Линь-доду они самые передовые. Они хотя и не расходятся с официальными установками, но имеют небольшой левый уклончик, с этаким левым душком. Во время послеобеденной беседы с гостями приятно лихо балансировать на самом краю дозволенного. И у молодежи А-Линь-доду пользуется авторитетом. Она не причисляет его к числу старых ретроградов. У молодежи А-Линь-доду почти свой.

Очень любил А-Линь-доду утренний туалет. Он всегда занимался им около часа. Долго рассматривал свое лицо в зеркало, тихонько приговаривая: "Милашка ты этакий!". Оттопыривал языком щеки, гладил подбородок. Потом он умывался - долго, с наслаждением, фыркая, отплевываясь и даже постанывая. Брился он дважды или трижды. Затем брал густую щетку и сорок раз расчесывал волосы - это был ежедневный массаж, который, говорят, приостанавливал облысение. Потом наступал черед густого гребня - после десятиминутного священнодействия пробор получался идеальным. Были у А-Линь-доду и другие косметические ухищрения...

В итоге утром из подъезда выходил элегантно одетый, по-спортивному сложенный человек с алыми губами хорошо питающегося ребенка.

На работу А-Линь-доду всегда шел пешком. Пятнадцатиминутная прогулка была необходима для общего тонуса, не говоря уже о борьбе с привнесенной урбанизацией гипоксией и гипокинезией. И, по секрету говоря, ему нравилось, что можно в беседе будто бы между прочим вставить: "Я, знаете ли, всегда на работу пешком хожу". Имеющий такую привычку слывет человеком с принципами.

Медленно проплывали дома, быстро мчались вечно куда-то торопящиеся пешеходы. К чему? Зачем? Кто торопится, тот попросту не умеет правильно рассчитать свое время.

А-Линь-доду дышал свободно, шагал легко. Он вспомнил жалобы жены на то, что в последнее время ей все тяжелее ходить, "а вот в молодости земля сама несла ее". А-Линь самодовольно улыбнулся. Он совершенно не чувствовал себя старым. И кто бы, глядя на моложавого, подтянутого мужчину, мог предположить, что у него взрослый сын, который служит на одной из баз в Антупии.

Пора, пора подумать о любовнице. Необходимость эта назрела не потому, что А-Линь-доду был высокосексуальной личностью. В этом отношении он абсолютно средний человек. И не потому, что жена стара: Миль-са все еще привлекательна. Но проклятое общественное мнение! С этим приходится считаться. Мужчина его возраста и положения обязан иметь любовницу. Иначе его просто не будут уважать.

А-Линь-доду вздохнул, на лице его появилось легкое облачко. Новые, дополнительные расходы, потеря времени. Есть, правда, еще один выход: со значительным видом делать намеки, допускать, изредка, продуманные оговорки. Словом, давать окружающим понять, что у него есть не только машина и дача, но и любовница. Но если обман раскроется и узнают, что на самом деле подружки у него нет, позора не оберешься. Общественное мнение не прощает обмана!

Вот и институт. Толстые колонны, расписной фронтон. А-Линь-доду когда-то пытался разобраться в изображении на фронтоне. Какие-то полосы, расходящиеся лучами; рядом нечто похожее на человеческую фигуру. Дальше круги, треугольники и синусоиды. Смысла во всем этом выявить не удалось. Впрочем, общее впечатление композиция производила приятное.

Вестибюль. Темные полированные вешалки, полумрак. Красные, вытертые до ниток дорожки. Блестящие бронзовые шары на столбиках в конце перил. Все в строгом академическом стиле.

- Приветствую вас, дружище!

- Как поживаете, многоуважаемый А-Линь-доду?

- Как поживаете, почтенный?

В ответ легкий кивок слегка склоненной головой. Глубина кивка точно регламентирована в соответствии со служебным положением собеседника.

Вон там, за поворотом, его отдел, изучающий нейрофизиологическую активность ряда архитектонических слоев головного мозга в условиях его персистирования. А-Линь-доду в демократической беседе с подчиненными не раз напоминал об эпохальной значимости методики содержания головного мозга вне организма. Для этого подбирался соответствующий полиионный раствор, который насыщался микроглобулами - носителями кислорода. Он утверждал, что это даст новый импульс теоретическим и практическим изысканиям, сделает эксперименты на живом мозге более чистыми.

А-Линь-доду вспомнил лаборантку из своего отдела, Хам-су. Конечно, она сочтет за честь сблизиться с ним. Стоит только намекнуть. Тем более, что Хам-са приблизилась к тридцатилетнему порогу. Но лицо... - бледное, унылое. Глаза... - блеклые, невыразительные. И этот запах изо рта! Ужасно! Как-то в доверительной беседе с ним Хам-са, расчувствовавшись, призналась, что ее давно мучает хронический гипоацидный гастрит. Потому изо рта у нее и попахивает. А-Линь-доду пережил тогда нечто, вроде легкого шока. Верно, спутала его Хам-са с личным доктором. О Логос, если у женщины нет ума, то хотя бы должно быть чувство, что ума у нее нет. Или, на худой конец, женский инстинкт. Не тянет достойнейшая Хам-са на женский минимум, нет, не тянет!