Владимир Заяц - Тяжелые тени

Возбуждение быстро сменила апатия. А-Линь сел на пол в углу под окошком и, бессмысленно уставясь в противоположную стену, на которой вырисовывался отпечаток оконной рамы, замер. "Ну, и хорошо, - решил он. - Пускай я замерзну. Лучше замерзнуть, чем...". Додумывать он побоялся.

Так А-Линь сидел долго. Отпечаток окна сместился к другой стене и из желтоватого стал блеклым. Кто-то внутри А-Линя отметил, что наступил вечер.

Неужели то, что случилось сегодня и то, что случится завтра или послезавтра, случайность? А-Линь как ученый прекрасно знал, что случайностей не бывает. Значит, закономерность? Но какая закономерность в этом идиотическом происшествии? Судьба? А разве судьба и закономерность не одно и то же? Наверное, нет. Судьба бывает нелепой, закономерность никогда. Если то, что с ним случилось, считать закономерностью, то только в том смысле, в каком закономерно падение яблока с дерева. Хотя можно дать и другое объяснение падению: оно случилось, ибо предопределено. И законы тут ни при чем.

О Логос, зачем это суемыслие, к спасению не ведущее? Где выход? Я не вижу его своим слабым человеческим умом! Спаси меня, великий и мудрый Логос! Спаси!!!

А-Линь никогда не верил в Логоса, считал религиозные верования нелепейшей вещью. Но и ситуация, в которую он попал, была нелепейшей! И он продолжал бормотать импровизированную молитву, вплетая в канву ее все, что считал самым убедительным. Потом его озарило, что не логикой можно взять всеведущее и абсолютно мудрое существо, но чувством. И он начал горячо просить, для убедительности несильно ударяясь лбом о несокрушимый монолит стены.

Молитва не помогала, и он оставил ее. Он просто ждал - бездумно ждал, надеялся на чудо. Если не на божественное чудо, то на чудо случая.

Когда в подвале стало совсем темно, в окошко осторожно постучали тихонько, самыми кончиками пальцев.

А-Линь встрепенулся. Угасающая надежда вспыхнула с новой силой. Это была Миль-са. Фонарь, стоящий неподалеку, освещал ее лицо сбоку, высвечивая выбившуюся из-под шапочки прядь волос у виска. Жена, стоя на коленях, всматривалась в зеркальную черноту подвального окошка.

А-Линь вскочил на ноги и, забыв об осторожности, Крикнул:

- Я здесь! Родная моя! Ты нашла меня! Ты одна не забыла меня!

Миль-са приложила палец к губам и, сложив ладони рупором, раздельно заговорила в самое стекло:

- Не волнуйся. Все родные помнят о тебе и хотят помочь. Я сегодня обмотала полгорода. Пробовала найти знакомства. Помнишь Скотца-доду? Это муж моей двоюродной сестры.

- Как же, как же! - закивал головой А-Линь, с умилением вспомнив высокомерную и тупую физиономию дальнего родственника. Теперь он казался ему чрезвычайно симпатичным.

- Свою дочь он устроил на работу в высокие сферы. Машинисткой. Она пообещала, что будет добиваться для тебя частичного приговора.

- Как это - частичного приговора? - испугался А-Линь. Он не понял смысла слов, но сообразил, что за ними таится нечто невероятно жуткое.

Миль-са деловито заправила выбившуюся прядь и нетерпеливо дернула головой.

- Не перебивай! Я очень устала. Если уж так необходимо, чтобы тебя ели, пусть съедят не всего тебя, а часть. Например, в больнице ампутируют тебе руку, ногу или что другое, и пусть едят. И сам можешь чуток попробовать, чтобы не отрываться от коллектива.

- Я не хочу ничего отдавать, - А-Линь сказал эти слова с трудом, едва разжимая челюсти.

Но Миль-са услыхала. Лицо ее размякло, стало беззащитным. Из глаз женщины потекли крупные и частые слезы, будто рухнула плотина, и все, что накопилось за такой огорчительный день, теперь вытекало со слезами.

- Ты не думаешь обо мне! Ты не думаешь о семье! Все говорят, что ты сам во всем виноват. Сам напросился. Язык у него чесался сказать лишнее. На нас все теперь косятся. Во дворе со мной никто не здоровается. Сегодня газеты не принесли. Может быть, это случайность. А может - начало конца. Себялюбец! Ты всегда только о себе думал. Тебе-то хорошо, а что мне делать?

А-Линь застонал и опустился на пол. Жена говорила еще что-то горькое, обидное и настойчиво барабанила в стекло, пытаясь привлечь внимание мужа.

Но А-Линь, придавленный страшной тоской, уже ничего не слышал. Он раскачивался из стороны в сторону и монотонно стонал.

Миль-са, выплеснув на мужа свой страх и отчаяние, как ни странно, приободрилась и ушла, чувствуя себя гораздо лучше, чем до прихода.

Без сомнения, все шло к тому, что в институте нейрофизиологии должен был случиться первый в современной истории Фирболгии случай каннибализма. А-Линя спас случай.

Все было готово к мероприятию. На пищеблоке лежали охапки петрушки и укропа. Нарезанная кругляшками морковь золотилась на светло-желтой доске. Никогда не было на кухне гвоздики, но ради такого случая повар принес из дому свою. В котле кипела вода, и шеф-повар переводил задумчивый взгляд с отточенного ножа на топор, лежащий на древесном обрубке, густо посыпанном крупной солью.

Глава института собрался было дать указание о начале акции, но вдруг сообразил, что забыл об одной досадной детали. Перед тем, как съесть А-Линя, его необходимо умертвить. Формальность, конечно, но требовалась официальная санкция высоких кругов.

Глава послал с нарочным запрос в соответствующее учреждение. Нарочный не вернулся. Вместо этого во двор института на большой скорости ворвались две машины: скорая психиатрическая помощь и полицейская машина. Обе с мигалками.

Не прошло и пяти минут, как перед толпящимися во дворе сотрудниками предстала невероятная картина: на пороге появился Глава.

Ах, как переменчивы судьбы человеческие! Еще недавно одним взглядом своим Глава повергал подчиненных в трепет. Теперь же вид его был поистине жалок. Он был одет в странную рубаху с очень длинными рукавами, завязанными на спине. Лицо его полыхало от справедливого гнева. Он дергал плечами, пытаясь освободиться, и громыхал угрозами.

Главу сопровождало три санитара. Два - по бокам, один - сзади. Задний чертыхался и зажимал прокушенную руку.

Глава вскинул голову и сверкнул огненным взглядом на сотрудников.

- Что, слетелись, стервятники?! - вскричал он, пытаясь высвободить руки. - Их почему не вяжете? Почему не забираете их? Сотруднички дорогие, вы же все со мной согласились! Почему теперь молчите? А?!

Ответа не последовало.

Последние события окончательно убедили в правильности поговорки, утверждающей, что молчание - золото.

Не дождавшись ответа, Глава метнул из глаз лазерные пучки повышенной мощности и ясным и понятным языком выдвинул ряд постулатов, касающихся родственников присутствующих - в особенности по материнской линии.

Сотрудники склонили головы, не желая, чтобы Глава института запомнил кого-либо из них в лицо. Ситуация еще не вполне определилась, концовка могла получиться совершенно неожиданной. Не исключалось, что шеф мог вернуться. Ему было бы не очень приятно держать у себя на работе свидетелей своего позора.