Роберт Уилсон - Мистериум

Его сделали бесполезным в течение — сколько прошло? — в течение часа.

Хуже того, всё казалось даже слишком реальным. Эти чертежи свидетельствовали о том, что проект будет продолжен; уверенность в этом цензора была несомненной. Атом будет расщеплён; пламя вырвется на волю.

Фабрикант, даже не будучи религиозным в общепринятом смысле, тем не менее содрогнулся от этой мысли.

Они разорвут само сердце материи, думал он, и результатом обязательно будет разрушение. Теологи вели споры о mysterium coniunctionis, мистерии объединения: в Софии Ахамот — мужчины и женщины в идеальной андрогинии; в природе — частицы и волны, несколлапсированной волновой функции; баланс сил а атоме. Баланс, который Фабрикант, как какой-то пагубный демиург, собирался нарушить. И в результате будут уничтожены города, если не весь мир.

Он чувствовал себя как Адам, заключённый архонтами в смертное тело. И здесь, на этом столе, было его Древо.

Его ветви — тень смерти; его сок — елей зла, а плоды его — пожелание смерти.

Последним, о чём он спросил цензора, было «Как далеко это зашло? Бомбу уже испытали?»

«Бомбы нет, пока вы её не построите, — сказал ему Бизонетт. — Испытания мы проведём сами».

— До весны, — сказал цензор Бизонетт. — Усмирите город до весны. Мы можем надеяться, что это сделаете?

В его вопросе таилось оскорбление. Саймеон Демарш посмотрел на телефон с кислым выражением на лице.

Это был телефон Эвелин Вудвард, подключённый наконец-то к внешнему миру через какой-то преобразователь импеданса, установленный военными: больше никаких радиотелефонов. Однако трубка, розовая и лёгкая и изогнутая неприличным образом, лежала в руке непривычно. Она была сделана из вещества вроде бакелита, но менее плотного; как сказали инженеры — пластик на нефтяной основе.

— Город уже усмирён, — ответил Демарш. — В городе спокойно многие месяцы. Я не предвижу проблем, пока военные сотрудничают.

— Они продолжат сотрудничать, — произнёс далёкий металлический голос Бизонетта. — Полковник Требах не в том положении, чтобы препираться с Бюро.

— Но, похоже, расположен к этому.

— Его угомонят. Бюро скоро навалится на него всем своим весом. Полковник вёл далеко не безупречную жизнь.

— Если вы станете ему угрожать, он обвинит в этом меня. Вы далеко, а я рядом.

— Не сомневаюсь. Но мы также скажем ему, что вам был дан приказ докладывать о любых препятствиях. Это должно держать его в узде. Он не обязан симпатизировать вам, лейтенант.

— Хорошо. А что скажет Идеологический отдел? Были жалобы от Ординарного атташе.

— Делафлёра? Напыщенный идиот. Une puce [16] (фр.) блоха. . Не обращайте на него внимания.

— Идеологический отдел…

— Идеологический отдел под контролем, — сказал цензор. — Я даю им то, что они хотят.

— Делафлёр хочет уничтожить город.

— Он не сможет. Не сейчас.

— Не раньше весны?

— Именно.

— Таков план?

— Хотите знать больше? Через неделю-две прибудет пакет из Надзорного комитета. Всё, чего хочу я — чтобы вы гарантировали, что ситуация будет стабильной ещё несколько месяцев.

— Будет, — сказал Демарш, понимая, что только что засунул голову в петлю: если что-то пойдёт не так, вся вина ляжет на него. Но остановиться уже было нельзя. — Я гарантирую, — услышал он собственные слова.

— Тогда это всё. — Цензор разорвал соединение.

Демарш положил трубку на телефон и вздохнул. Затем он повернулся и увидел стоящую в дверном проёме Эвелин Вудвард.

Много ли она услышала? Невозможно сказать. Как и догадаться, какие она сделала из услышанного выводы. Он быстро проиграл разговор в голове, отделяя свои реплики от реплик цензора: о чём она могла догадаться?

Она будто бы странно на него смотрела, но это могла быть игра воображения. Она, в конце концов, была из другого мира. С этими людьми легко ошибиться, особенно в том, что касается языка тела.

— Я хотела спросить, не хочешь ли ты кофе, — сказала она.

— Да, пожалуйста, Эвелин. Я бы выпил чашечку. — Он сделал жест в сторону стола, который раньше был её столом, в комнате, в которой она обычно занималась бухгалтерией своей auberge [17] (фр.) гостиница. . — Сегодня вечером мне нужно будет поработать.

— Понятно. Хорошо, я вернусь через минуту.

Она закрыла за собой дверь.

Демарш взял со стола документ, лежащий на самом верху. Это был первый отчёт Линнет Стоун, фактически, её рабочие заметки. Он намеревался прочитать их сегодня, но не испытывал от этой перспективы никакого энтузиазма. Линнет Стоун была карьерным учёным и писала как они, нудными максимами в пассивном залоге.

На основании показаний Исследуемых и многочисленных современных опубликованных Трудов (см. в приложениях журнал «Таймс», «Ньюсуик» и проч.) Институт Брака в Соединённых Штатах подвергся процессу быстрого Изменения от преимущественно традиционной, санкционированной религией Моногамии (с небольшими исключениями) к получившим широкое распространение Разводам и Повторным Бракам и нетрадиционным Соглашениям, включающим Родительство неженатых и даже разрешенные до определённой степени однополые Отношения.

Другими словами, разврат, незаконнорождённость и содомия. Демарш подумал о своих собственных жене и детях в столице. Доротея была весьма полезна для его быстрого продвижения по службе в Бюро: франкофонка из хорошей семьи, она стала ключевым карьерным подспорьем для Демарша, выходца из англофонной среды небольшого городка. Bureau de la Convenance было обширной кровосмесительной бюрократией — лабиринтом старых семей. Связь Демарша с ними была тонка, через его мать Селестину, кузину supérieur ancien в отставке по имени Фуко; этого, а также университетского диплома оказалось достаточно, чтобы открыть для него двери Академии в Бель-Иль. Доротея открывала двери более сокровенные и значительные. Её отец, цензор, опекал Демарша во время долгого периода работы оперативником Идеологического отдела. Там он заработал себе репутацию, вложил в неё годы и боролся за повышение. Однако даже сегодня стареющие цензоры вроде Бизонетта разговаривали с ним пренебрежительно, как чистокровные с полукровкой.

Доротея была критически важна для него, и он не мог представить себе, что они расстанутся. Разводы не были чем-то абсолютно невозможным в среде валентинианцев в высших эшелонах гражданской службы, но Демарш их не одобрял. Согласно отчёту Линетт, американская литература часто посвящена любви. Собственно, это верно для любой популярной литературы. Однако образованные классы должны бы понимать лучше. Брак практически не имеет отношения к любви. Это институт, такой же, как Бюро или Федеральный Банк. Ты не бросаешь банковское дело просто потому, что перестал «любить» банк.