Евгений Прошкин - В режиме бога

– Жорж, ты пугаешь! Тебе надо проветриться, пойдем на палубу. Тебе полегчает, пойдем!

Виктор не мог поверить, что еще недавно их путал. Они же были разными – Маша и Люсьен – совсем разными!

Увидев распахнутую створку секретера, он торопливо к ней приблизился и взял в руки монитор. Кто-то копался в его документах… Люсьен? Неужели Маша?! Наверно, всё-таки Люсьен. Она открыла директорию Шмелёва. Что она там искала?..

По стенам каюты прошла рябь, и структура деревянных поверхностей начала пульсировать – не так, чтобы можно было увидеть, но боковым зрением Сигалов это отмечал.

Он положил монитор обратно, снова подошел к карте и повторил координаты вслух, не понимая, зачем он это делает. Кажется, его кто-то о чем-то просил… Или даже приказывал… Какой бред.

Пол резко качнулся – то ли волна ударила в борт, то ли алкоголь в голову. Маша и… как ее там… вторая блондинка вели Сигалова к выходу. Глядя на девушек, он с умилением вспомнил халтурные креативы Аверина. Аркаша в прошлый раз предлагал попользоваться, но, разумеется, Виктор отказался: кому нужны пластмассовые улыбки и длиннющие волосы, которые даже в скрипте выглядят нарощенными? Зато здесь, в Индексе, всё было иначе. Две одинаковых девушки казались абсолютно живыми и вели себя как живые. И хоть Виктор не знал их имен, разве сейчас это было важно?

Сигалов вышел на белоснежную палубу и зажмурился от яркого света. Ему тут же надели солнцезащитные очки – заботливо и по-свойски. Он мог делать с блондинками всё что угодно – это было ясно с самого начала, но раньше он отвлекался на какую-то ерунду, а теперь ему ничто не мешало. Лишь бы Коновалов не выдернул его раньше времени, это будет еще обидней. Хотя Юрий Сергеевич вроде и не собирался… Или нет… Сергей Юрьевич?..

Виктор не сумел вспомнить имя-отчество куратора, но его это не расстроило. Блондинки ждали, растянувшись в шезлонгах под большим голубым зонтом.

Сигалов не знал, насколько он оставался собой, а насколько был Жорой Зубаткиным, но главное – он стремительно терял способность различать в себе эти сущности.

Слепящая поверхность под ногами ходила ходуном, море шумело так, словно вокруг забивали сваи.

Виктор вновь посмотрел на ярко-синий зонт и чуть не провалился от стыда. Бредить единственным именем, а потом променять его на два безымянных тела – просто потому, что подвернулась халява, – насколько же сильно надо себя презирать? И пусть Мальвина пока еще не была его девушкой, но он всерьез обещал дать интервью, и они уже договорились встретиться.

Нужно было что-то срочно делать, пока личность Жоры Зубаткина не поглотила его окончательно, а сделать в этой ситуации Виктор мог только одно. Игнорируя тот факт, что Люсьен задорно крутит на пальце отнятые у него плавки, Сигалов развернулся и нетвердо направился к краю палубы. Блондинки еще продолжали хохотать, когда он, не останавливаясь, перегнулся через натянутый тросик ограждения и ухнул головой в воду.

Леер. Не тросик, а леер – вот как это называлось.

К счастью, Сигалов почти не умел плавать. Зубаткин, кстати, тоже.

Виктор думал, что это будет кафе или парк. Потом он думал, что вообще ничего не будет, – Мальвина на вызовы не отвечала. В последний момент она всё-таки перезвонила и предложила встретиться на площади Чехова. Объяснила, что эфир пока под вопросом, но пообщаться всё равно хотела – «для себя». Виктор мог бы сказать то же самое, слово в слово. В телевизор он особенно не стремился, поскольку не горел желанием становиться посмешищем. Как повод для знакомства интервью было отличной идеей, но доводить до реализации это не хотелось.

Сигалов приехал на десять минут раньше и обнаружил Мальвину на лавочке в обществе какого-то потрепанного субъекта. Виктор был смертельно разочарован. Издали молодой человек производил впечатление деятеля контркультуры, привыкшего жить за чужой счет. Каков он вблизи, рассмотреть не удалось: когда Мальвина помахала Сигалову рукой, ее приятель сразу же засобирался уходить. Виктор еще лелеял надежду, что парень здесь оказался случайно и с Мальвиной у них ничего общего, но при расставании те чмокнулись.

– Не ревнуй, – с улыбкой сказала девушка.

– А что, заметно? – спросил Сигалов.

– Скрежет зубовный на всю площадь. Это просто друг, расслабься.

Вот так двумя простыми фразами она сама превратила вымышленное и оттого вдвойне тягостное мероприятие в натуральное свидание. Виктор такого не умел.

Неподалеку был скверик с кафешками, и он подумал, что логично отправиться туда, но Мальвина потащила его к стоявшей на площади многоэтажке. Она не жила в этом доме, но была тут не впервые и ориентировалась прекрасно. На последнем пятьдесят втором этаже она провела Виктора до конца длинного коридора и открыла служебную дверь какой-то одноцветной карточкой, явно поддельной.

Через минуту они оказались на самом верху. Бывать на крышах Сигалову приходилось, но не на таких высоких и не в этой части города.

– Когда-то это считалось мейнстримом – сидеть и болтать под самым небом, – заметила Мальвина. – Только дома пониже строили.

– Не подходи к краю, – предупредил Виктор.

– Не бойся, не сдует. Вот же тросик натянут специально для нас. Раньше его тут не было.

– Это не тросик, это леер, – вякнул Сигалов и почему-то залился краской.

– Зачем ты этим занимаешься? – спросила Мальвина, глядя от ограждения вниз.

– Чем?

– Скриптами своими.

Не выдержав, Виктор отвел ее от края.

– Там раньше диван был, – Мальвина показала на оцинкованные надстройки. – Пойдем проверим? Оттуда луну видно. Не сейчас, ночью.

Они обошли трехметровый металлический куб, за которым действительно оказался старый тряпичный диван без спинки и без ножек.

– Садись, расскажешь мне, – велела Мальвина.

Виктор покорно грохнулся на твердое бугристое сиденье. В отличие от скрипта, где он лихо размахивал пистолетом, сейчас он чувствовал себя скованно. Там в случае чего можно было пройти сюжет заново, а здесь каждое сказанное слово оставалось навсегда. В этом была вся прелесть и весь ужас.

– Ну и зачем? – спросила Мальвина, словно продолжая давно начатый разговор.

– Что – зачем? Пишу морфоскрипты? Затем же, зачем люди пишут музыку или картины. А ты зачем работаешь?

– Я зарабатываю деньги.

– Я тоже иногда, – усмехнулся Виктор.

– Половина ваших сидит на хлебе с водой, но всё равно не бросает. Как сектанты, которые верят, что пройдет сто лет или, может быть, тысяча, и тогда окажется, что они были правы, а все остальные ошибались. И ради этого, даже не ради своей истины, а ради чувства своей правоты, они готовы страдать.

– Ну… этого тоже есть немножко. Когда сочиняешь, жизнь наполняется смыслом. Даже самый никчемный скрипт – это еще и мечта.