Альфред Бестер - Том 4. Рассказы

— Только не сейчас, джентльмены, — сказал он.

— Минуточку, мистер Клэнг, — начал я. — По-моему, вы поступаете с прессой несправедливо.

— Знаю, — согласился Зам, — и прошу меня извинить, но сейчас действительно нет времени.

— Что ж, — произнес я, — придется сообщить пятнадцати миллионам читателей, что время в наши дни стало слишком дорогим…

Он с ненавистью взглянул на меня, только я и сам насупился — должен же я выудить из него этот проклятый материл!

— Не будьте так безжалостны. Если что-то поколебало Стабильность Главного Стабилиссимуса, вы должны раскрыть нам глаза!

Тут он забеспокоился, как я и ожидал. Пятнадцать миллионов будут в легкой панике, если прочтут, что ГС метался, как тигр в клетке.

— Слушайте, — наседал на него я. — В чем все-таки дело? Что вы там такое обсуждали?

— Хорошо, — сказал он. — Идемте все в мой кабинет. Там подготовим выпуск для прессы.

Но я не пошел вместе со всеми. Терзая Клэнга, я заметил: они вылетели из кабинета столь стремительно, что забыли запереть за собой дверь. На моей памяти такое случалось впервые, и я понял — сейчас или никогда. Потому я и нажал на Зама, чтобы дал сводку для прессы. А я тем временем прорвусь внутрь «Прога» — все играло мне на руку. Во-первых, открытая дверь, во-вторых, не было моей оппозиции из «Триба».

При чем здесь оппозиция? Как же вы не понимаете? Оппозиционные газеты всегда работают на пару. «Леджер» уходит писать с «Рекордом», «Джорнал» — с «Ньюсом» и так далее. Значит, я был свободен, никто меня не хватится, не заметит, что я смылся. Я немножко потолкался вместе со всеми, пока они тянулись за Замом, всех пропустил и остался в комнате последним. Я сделал вид, что зацепился за порог, подождал секунду — и стрелой к приоткрытой двери кабинета. Захлопнул ее за собой, перевел дыхание и пробормотал: «Ну, чудо-человек, держись!»

Я стоял в небольшом зале, на стенах из синтетического материала висели светящиеся картины. Зал был без дверей и кончался у подножия белой лестницы. Я мог идти только вперед. Дверь за моей спиной была заперта, и я чувствовал себя в относительной безопасности — но только в относительной, друзья мои, не более. Рано или поздно кто-то спросит меня, как я сюда попал.

Ступеньки поражали красотой — белые, ровненькие, они поднимались по кривой, слегка на конус. Я перебирал пальцами по гладким каменным перилам и не спеша двигался наверх, ожидая, что сейчас на меня бросится кобра или какой-нибудь робот-охранник. Поджилки тряслись от страха.

Я ступил на квадратную лестничную площадку и тут только обратил внимание на вибрацию. Сначала-то подумал, что это сердце выколачивает под ребрами, бывает так, бам-бам-бам, дыхание перехватит, а под желудком растекается холод. Потом смотрю, нет, пульсация исходит из самого здания. Я взбежал по оставшимся ступенькам и очутился перед раздвижной дверью. Ну, думаю, на самый худой конец из меня сделают чучело и положат под стекло — взялся за ручку и толкнул дверь.

И здесь, братишки, находилось оно самое — ядро, о котором я говорил вначале. Ничего подобного я в жизни не видел, а повидать мне довелось немало. Попробую вам его описать. Шириной эта комната во все здание, высотой — не меньше двух этажей. Я будто очутился внутри огромных часов. Буквально все пространство заполняли какие-то кулачки и шестеренки, они вращались и при этом сияли, будто капля воды перед падением. Все эти тысячи колесиков вертелись в гнездах из драгоценного камня — как в часах, только масштаб другой, — а красные, желтые, зеленые и голубые точки ярко искрились, точь-в-точь как на картинах одного давно отдавшего богу душу француза. По фамилии Сера.

Стены были испещрены расчетными интеграфами — я даже различил суммарные кривые, выстроенные на фотоэлектрических пластинах. Датчики для интеграфов находились на уровне глаз и перемещались по всей окружности комнаты, словно цепь из белых циферблатов. Это все, что я мог более или менее различить. Остальное было жутко сложным.

А из самого центра комнаты — бам-бам-бам, которое я поначалу принял за стук своего сердца. Между двумя вертикальными осями, снизу и сверху, был закреплен кристаллический восьмигранник, Он медленно, с небольшими рывками, двигался, а вибрация исходила от вращающих его двигателей. Сверху восьмигранник освещался прожекторами. Лучи света отражались от медленно поворачивающихся граней и плясали по всей комнате. Вот это, братва, было зрелище!

Не успел я сделать два шага, откуда ни возьмись какой-то старый хрен в белом халате — увидел меня, кивнул и потопал назад. Но через секунду обернулся — и снова ко мне, на этот раз очень медленно.

— Я не совсем… — начало было он, но тут же с сомнением осекся. Взгляд у него был потухший, отсутствующий, словно он всю жизнь пытался вспомнить, зачем живет на белом свете.

— Я Кармайкл, — объявил я.

— Ах, да! — Лицо его чуть просветлело, но в тот же миг на нем снова появилось сомнение.

Тут я показал, что я — парень не промах.

— Я со Стабилиссимусом Гротингом.

— Вы его секретарь?

— Да.

— Вы знаете, мистер Митчелл, — заговорил старикан, — хоть перспективы и мрачные, мне кажется, светлые места тоже есть. Ведь скоро наша система обработки данных позволит прогнозировать и ближайшее будущее… — И он с надеждой посмотрел на меня — такой взгляд бывает у собаки, когда она, сидя на задних лапах, ждет похвалы хозяина.

— Неужели? — удивился я.

— Все говорит за то. Ведь если наш метод позволяет заглядывать в абсолютное будущее, значит, со временем мы научимся давать точный прогноз хоть на завтра — потребуется лишь небольшая модификация.

— Пожалуй, вы правы, — согласился я, а сам думаю: что он такое несет? Испуг прошел, и я ощутил легкое разочарование. Я ведь думал, что сейчас увижу чудо-человека, который выдает нашим боссам все тайны бытия, а тут нате вам — часовой механизм.

Старикан довольно заулыбался.

— Вы так считаете? — робко спросил он.

— Именно так.

— Может, вам будет нетрудно сказать об этом мистеру Гротингу. Вдруг ваша подсказка подействует…

Тут я снова показал себя молодцом.

— Сказать по правде, сэр, — говорю, — Главный Стабилиссимус послал меня к вам для небольшой беседы. Я у него работаю недавно и, к несчастью, задержался в Вашингтоне.

— Ах, извините, пожалуйста, — забормотал он. — Проходите сюда, мистер… мистер…

И он повел меня через лабиринт из движущихся деталей к пульту в другом конце комнаты. Там стояло полдюжины кресел, в одно он уселся сам, другое предложил мне. На плоской поверхности пульта гнездилось множество переключателей и кнопок. Он нажал какой-то тумблер, и освещение погасло. Нажал еще один — и бам-бам-бам участилось до монотонного гудения. Восьмигранник завертелся так быстро, что под светом прожекторов превратился в туманную дымку.