Пол Андерсон - Рассказы. Часть 1

— Подумай еще о цветах. Пожалуйста.

Она попыталась.

— Они похожи на… (человеческий мозг воспринял этот образ как переливающиеся радугой фонтаны гамма-излучения посреди всепроникающего света). Но такие крохотные! Какая мимолетная нежность! — откликнулся Люцифер.

— Я не представляю, как тебе удается все схватывать, — прошептала она.

— Для меня понимаешь ты. Пока тебя не было, я и не знал, что можно это любить.

— Но у тебя столько всего прочего! Как ни стараюсь я проникнуть в твой мир, мне не дано понять, что такое звезда.

— А мне — что такое планета. И при этом мы понимаем друг друга.

Ее щеки снова вспыхнули. Его мысль текла дальше, контрапунктом вплетаясь в торжественную музыку:

— Знаешь, я ведь поэтому и полетел с вами. Из-за тебя. Я — огонь и воздух. Пока ты мне не показала, я не знал о прохладе воды и терпении земли. Ты сама словно лунный свет в океане.

— Не надо, — сказала она, — пожалуйста!

Озадаченность:

— Почему же? Разве от радости бывает больно? Разве ты к ней не привыкла?

— Я… наверное, да, — она мотнула головой. — Нет! Будь я проклята, если начну себя жалеть!

— С чего бы вдруг? Разве нет у нас целого мира, чтобы в нем жить, разве он не полон солнц и песен?

— У тебя есть. Расскажи мне о нем.

— Если за это ты расскажешь мне… — мысль оборвалась. Но связь без слов осталась, в точности такая, как соединяла влюбленных в ее мечтах.

Она сердито взглянула на шоколадное лицо Мотилала Мазундара — физик стоял в дверном проеме.

— Что вам надо?

Он удивился:

— Только убедиться, что с вами все в порядке, мисс Уаггонер.

Она закусила губу. Мазундар больше других на корабле старался быть с нею добрым.

— Простите, — сказала Элоиза, — я не хотела на вас огрызаться. Это все нервы.

— Мы все на взводе, — физик улыбнулся. — Хотя этот полет прекрасен, хорошо будет вернуться домой, правда?

Домой, подумала она. Четыре стены комнатушки над грохочущей городской улицей. Книги и телевизор. Можно представить доклад на очередной научной конференции — но никто не пригласит потом на вечеринку. Неужели я так отвратительна, подумала она. Конечно, глядеть особо не на что, но ведь я стараюсь быть милой и интересной. Может быть, чересчур сильно стараюсь?

— Со мной — нет, — заметил Люцифер.

— Ты другой, — объяснила ему Элоиза.

Мазундар заморгал в недоумении:

— Прошу прощения?

— Это я так, — торопливо ответила она.

— Меня интересует один вопрос, — сказал Мазнудар, стараясь поддержать разговор. — Предположим, Люцифер подлетит совсем близко к сверхновой. Сумеете ли вы удержать контакт с ним? Существует эффект замедления времени, не слишком ли сильно он изменит частоту передачи его мыслей?

— Какое еще замедление времени? — она выдавила из себя смешок. — Я не физик. Просто девчонка из библиотеки, у которой нашли странные способности.

— Вам не говорили? Я полагал, что это объясняли всем. Дело в том, что мощное поле тяготения влияет на время так же, как большие скорости. Грубо говоря, все процессы начинают течь медленнее, чем в свободном пространстве. Именно поэтому свет от массивных звезд становится красным. В ядре нашей сверхновой заключено почти три солнечных массы. Более того, оно достигло такой плотности, что притяжение на его поверхности, э-э-э… невероятно сильно. Поэтому по нашим часам сжатие до радиуса Шварцшильда займет бесконечное время, а для наблюдателя на самой звезде весь процесс произойдет очень быстро.

— Радиус Шварцшильда? Будьте добры, объясните, — Элоиза поняла, что это Люцифер говорит ее голосом.

— Если у меня получится без формул… Понимаете, эта масса, которую мы собираемся изучать, так велика и чудовищно сжата, что ни одна сила не может превзойти тяготение. Ничто не способно ему противостоять. Поэтому процесс будет продолжаться до тех пор, пока вся энергия не окажется заперта в звезде. Тогда эта звезда просто исчезнет из нашей Вселенной. Теоретически, сжатие будет продолжаться до нулевого объема. Конечно, как я уже сказал, с нашей точки зрения этот процесс займет вечность. К тому же теория пренебрегает квантово-механическими эффектами, которые в самом конце начнут играть решающую роль. Они еще по-настоящему не поняты. Я надеюсь, что как раз эта экспедиция обогатит наши познания. — Мазундар пожал плечами. — Короче говоря, мисс Уаггонер, я волновался, не помешает ли соответствующий сдвиг частот вашему другу связываться с нами, когда он будет совсем близко к звезде.

— Я сомневаюсь, — это все еще говорил Люцифер; она была сейчас его инструментом и с удивлением для себя обнаружила, как приятно, когда тобой пользуется тот, кто любит. — Телепатия не волновое явление и не может им быть, поскольку распространяется мгновенно. И, по-видимому, не имеет предельного радиуса действия. Скорее ее можно рассматривать как резонанс. Мы двое настроены в лад, и, возможно, смогли бы общаться через весь космос. Во всяком случае, мне не известны физические явления, способные этому помешать.

— Понятно, — Мазундар пристально посмотрел на нее. — Спасибо, — сказал он неуверенно, — э-э-э, я должен идти к себе место. Счастливо!

Он удалился, не дожидаясь ответа.

Элоиза этого не заметила. Ее разум стал песней, пылающим факелом.

— Люцифер, — прокричала она, — это правда?

— Думаю, что да. Вся наша раса — телепаты, и мы разбираемся в этом лучше вас. Наш опыт приводит к выводу, что пределов действительно нет.

— Ты сможешь быть со мной всегда? И всегда будешь?

— Я рад, если ты этого хочешь.

Живая комета пустилась в пляс, огненный мозг тихонько засмеялся:

— Да, Элоиза, я бы очень хотел с тобой остаться. Никогда еще никому не было так… Радость! Радость! Радость!

Ох, Люцифер, они и не догадывались, как метко тебя назвали, хотела она сказать, и наверное даже сказала. Они думали, что пошутили; думали, что если назвать тебя в честь дьявола, ты станешь таким же привычно маленьким, как они сами. Но Люцифер — это не настоящее имя дьявола. Оно значит лишь «светоносный». В одной молитве на латыни так обращаются к Христу. Прости меня, Господи. Ведь Ты не возражаешь? Он не христианин, но ему, я думаю, это и не обязательно. Наверное, он никогда не знал греха. Люцифер. Люцифер.

Он посылала ему музыку все то время, что разрешил ей капитан.

Корабль совершил прыжок. Одним изменением параметров мировой линии он на двадцать пять световых лет приблизился к разрушению.

Каждый ощутил прыжок по-своему, и только Элоиза разделила эти переживания еще и с Люцифером.

Она почувствовала удар и услышала скрежет взбесившегося металла, в нос ударил запах озона и чего-то горелого; она кувыркалась в бесконечном падении, которое и есть невесомость. Едва придя в себя, Элоиза принялась нащупывать клавишу переговорного устройства. Через треск прорвались обрывки фраз: