Эразм Батенин - Бриллиант Кон-и-Гута

Он протянул руку своим гордым жестом, ладонью вниз, попеременно всем присутствующим. Только поклон его в сторону хана был чуть спокойнее и суше. Прощаясь с Эр-ной, Мэк-Кормик на мгновение приостановился и проговорил так, что только она одна расслышала его слова:

— Сохраните ваше сердце навсегда таким же чистым…

— Голоо! Если вы не поедете со мною в экспедицию, то в вас я хотел бы видеть преданного покровителя мисс Энесли!

Голоо с любовью взглянул на Эрну.

Хан вскричал, смеясь, с своего места:

— Но разве мисс Энесли не самостоятельно выбирает себе друзей? Во всяком случае, я приму меры к тому, чтобы Голоо оказался в Париже одновременно с мисс!

Голоо вздрогнул. Хан говорил так, как будто он решил все, и за себя и за девушку.

Черный великан с нежной душой, влюбленный с первого взгляда в эту ослепительную белую девушку, затрепетал было от счастливых слов, которые она недавно произнесла, но сразу поник головой, услышав смелый смех человека, который бестрепетно привык брать в руки то, что ему нравилось.

— Я поеду с вами, вероятно… — грустно сказал он Мэк-Кормику, провожая его к выходу.

Тем временем фон Вегерт, стоя около кресла хана рокандского, рассказывал последнему о своей сум-пан-тиньской майолике, происхождение которой ему удалось, наконец, точно определить.

— Ваше высочество можете помочь мне своим указанием, — говорил он. — Вы знаете Восток и, вероятно, осведомлены о всех ученых востоковедах, разбирающихся в археологических вопросах. Может быть, вам известен какой-либо ученый китаец родом из Сум-пан-тиня? Конечно, — заметил фон Вегерт, — было бы счастьем для меня встретиться с подобным человеком, но…

Он улыбался с некоторым коварством, пытливо вглядываясь в лицо хана.

— Я знаю только одного ученого, который может быть вам полезен, — своим надменным тоном произнес тот, перебивая фон Вегерта. — Это профессор Шедит-Хуземи. Он — араб, но долго жил в Азии.

И хан взглянул в глаза фон Вегерта с явной насмешкой.

— Он не считает нужным даже скрывать свое отношение к вопросу, — подумал фон Вегерт. — А может быть…

Он понял, что видит перед собой противника, противника умного, жестокого, вероятно, вероломного.

Очевидно, гордый азиат был недоволен затеянной экспедицией в его страну, и даже его привычная сдержанность ему изменяла, когда он говорил по поводу ее. Но только ли это?

Фон Вегерт молча поклонился, взглянул на Гарримана, прислушивавшегося к разговору, и, сделав еще один общий поклон, вышел из залы, условившись с Голоо о встрече.

За ним поднялся с своего места и хан рокандский.

Эрна, которую сцена познакомила с сложением мужчины, с удивлением увидела, как гибок и пластичен естественной гибкостью и естественной пластичностью этот человек, в котором чувствовалась огромная скрытая сила нервов и мышц. Безукоризненно сидевший на нем фрак, на борту которого сверкало золото звезды, оттенял мускулатуру его рук и груди, бронированной тугим полотном рубашки.

Даже Мэк-Кормик в сравнении с ним, с своей чисто английской фигурой, казался тяжеловатым. Что-то общее было у хана разве с одним Гарриманом. Та же змеиная манера в некоторых движениях, то же мерцание светящихся глаз под длинными ресницами…

Лицо Эрны по-прежнему не смеялось. Один только Голоо изредка вызывал ее улыбку. Ей все хотелось дотронуться до него пальцем, чтобы ощутить железо его тела. Он был весь какой-то особенный!

Эрна согласилась присутствовать на матче.

Две комнаты, которые ей отвел Голоо, были уже соответственно прибраны, и ей не приходилось беспокоиться о ночлеге.

Кокетливая горничная ставила в вазы цветы, которые Голоо распорядился купить.

Эту ночь она проведет под его кровлей…

Потряхивая копной своих волос, остриженных по моде и обнажавших шею почти у самого затылка, она старалась разобраться в том, что ей следует теперь делать. Ее светлые глаза с немым вопросом глядели на Голоо. Тот прощался с человеком, который поставил миллион франков на его мускулы и безмятежно уходил, думая о чем угодно, только не об этом.

— Мисс, сегодня у нас трудный день! Вам было беспокойно, но через несколько часов я вернусь, может быть, на носилках, и в доме наступит тишина… Обещайте мне, что вы будете навещать меня? Ваши комнаты…

— Если вам будет плохо — я все время буду с вами, — тихо промолвила девушка.

— Ну так пусть Брене проламывает мне череп! — воскликнул, смеясь, великан, поднимая Эрну за плечи в уровень с собой.

Это своеобразная ласка была так неожиданна, что оба смутились.

Подошел тренер.

— Голоо, под душ!

Боксер осторожно опустил на пол тоненькую фигурку, казавшуюся еще более тонкой на фоне его широкой груди.

— Пойдемте! Гарриман, где вы? Поручаю вам мисс Энесли. Ну, друзья мои, до свидания. Теперь мне нужно заняться самим собой…

И с этими словами великан, насвистывая «Марш гномов», взял под руку тренера.

— Идем, старина! Попробую ваш трояк еще раз на вас самих!

Гарриман не в первый раз присутствует на состязании. Разве англичанин может спокойно отнестись к вопросу о том, какая нация лучше дерется? Бокс — это точный показатель превосходства одной нации над другой. Народ, взрастивший лучшего боксера, взрастит и лучшего солдата и лучшего купца… Черный цвет кожи Голоо не совсем гармонирует с превосходной точкой зрения, но Голоо происходит из той части Центральной Африки, над которой развевается британский флаг. Следовательно, Голоо — англичанин.

Если его спросить об этом — он подтвердит. Только в самом тайнике его сердца шевельнется что-то, похожее на протест и обиду…

Но сегодня Голоо — англичанин насквозь.

Во-первых, с ним сегодня вся Англия.

Во-вторых, Голоо влюблен в англичанку.

Это случилось с ним впервые. Его глаза блестят. Их туманит только сознание того, что он черен, как сажа.

— Эх! Если бы я был белым! — мысленно восклицает он.

Улыбка Эрны действует на него магнетически. Он несколько взволнован. Мышцы его автоматически сокращаются, словно ему уже наносят удары. Тысячи глаз, смотрящих на две точки, стоящие на арене, одну — белую, другую — черную, электризуют их обоих, но есть еще одна пара глаз, которая стоит тысячи! Эту пару глаз видит Голоо даже после команды, приглашающей боксеров на свои места.

Противник его, наоборот, спокоен. Он на полголовы выше Голоо. Заметно для глаз, что он весь как-то кряжистее, прочнее негра. Его жилистые ноги твердо стоят на ковре помоста, сколоченного посредине арены.

Гарриман и Эрна сидят рядом у самого помоста. От боксеров их отделяет только канат. Они с тревогой наблюдают за французом, который сверлит взором из-под нависших бровей тело конкурента.