Эразм Батенин - Бриллиант Кон-и-Гута

— Но…

— Но остается еще кое-что, между прочим — Африка, хотя недалек и тот день, когда и Голоо объявит свою независимость. Видите, как мирно он дремлет, а между тем его братья уже разбужены залпами вашей революции. Вы думаете, я одинок в своем, в своих взглядах?

И Мэк-Кормик продолжал, несколько возбужденный:

— Но для Британии нет другого выхода: колонии питают метрополию. Без колоний Англия превратится в Голландию. Конечно, к этому идет. Это отлично понимается наиболее дальновидными нашими политиками. Но что же делать? Для империалистической Англии важно удержать за собой азиатские рынки возможно дольше.

— Но ведь восстание в Каунпоре раздавили?

— Раздавили. Может быть, раздавят и в Роканде, и в другом месте, если оно вспыхнет, но это судороги. Будущее не принадлежит больше нам.

— Кому же?

— Вам.

— Нам?

— Да, вам, русским. Вы — единственная нация, которая примиряет Восток с европейской культурой и цивилизацией. С вами борется только одна техника, которая еще в наших руках, потому что вы бедны, но ваши идеи уже овладели массами Востока.

— Когда же…

— Когда произойдет то, что должно произойти? — хотите вы спросить. Не знаю. Сначала туземцам надо переменить лозунги. Попросту говоря, им надо сперва покончить с собственными ханами, эмирами и раджами, а затем уж приниматься за нас, англичан. Может быть, им следует это сделать одновременно. Увижу ли это я собственными глазами? Быть может. Но Гарриман и Боб, например, — и Мэк-Кормик кивнул в их сторону, — увидят наверное. В этом я уверен.

Два дня назад, — продолжал Мэк-Кормик, — я взял из нашей походной библиотечки один старый, забытый английский роман с рыцарским содержанием из XIV века, следовательно, времени упадка рыцарства. Перелистывая его, я наткнулся на страницу, которая объясняет как нельзя лучше, когда началось в Англии сращение завоевателя с торгашом, — иначе говоря — солдата с империалистом.

Вот она, — и Мэк-Кормик вынул из кармана книжку. Отыскивая нужное место, он произнес:

— Слушайте:

— У вас, — говорит рыцарь, обращаясь к встретившемуся ему на пути незнакомцу, — очень любопытный меч! Что это за поперечные полоски, которые идут от рукоятки до острия? Что они обозначают? Незнакомец, самодовольно улыбаясь, отстегнул портупею и сказал: «Это — моя мысль. Оружейник сделал мне этот меч по заказу. Я подумал, видите ли, что, раз длина его равняется ядру, то не мешает нарезать на нем дюймы, чтобы пользоваться, в случае надобности, мечом, как аршином. Он же служит мне вместо гири, так как весит ровно два фунта».

— Не правда ли, настоящая родословная нашего м-ра Чемберлена?

Медведев расхохотался.

— К этому, как видите, нечего добавлять, в этих словах вся Англия! Однако, друзья мои, мы приближаемся к селению… Входить в него или нет? Как вы полагаете? Я понял вас в том смысле, что вы предпочли бы двигаться без проводников? Ваше мнение, фон Вегерт?

— Да, я так думаю, — ответил тот.

Медведев присоединил свой голос в пользу обхода селения.

— Превосходно. В таком случае, мы сворачиваем.

И двадцать семь верблюдов, нагруженные багажом восемнадцати человек, именно: Мэк-Кормика — начальника экспедиции, обоих ученых, Голоо, его маленького Боба, Гарримана и двенадцати охотников, двинулись к югу, в направлении той белой полосы, которая виднелась вдали, на песках.

— Странно, — проговорил Медведев. — Здесь не происходит, очевидно, никакого движения, между тем линия пути видна совершенно явственно.

— Вы не догадываетесь, чем объясняется это явление? — спросил Мэк-Кормик.

— Нет, я не понимаю его.

— Это путь — древний путь караванов. Столетиями на нем складывали свои кости люди и животные. Они побелели под солнцем. Я убежден, что на этом пути мы не найдем ни одного колодца. Мы — первые рискуем двигаться по пескам этой пустыни.

— На какой срок рассчитана у нас вода?

— На пятьдесят дней, — это главный наш груз.

— А если…

— Если… — повторил Мэк-Кормик, и в выражении, с которым он не договорил мысли, ясно сквозило то же беспокойство.

Сколько километров им надо пройти? Встретят ли они в пути хотя один колодец, чтобы возобновить испорченный запас воды? Все говорит за то, что колодцы действительно засыпаны песком, так как этой дорогой никто не пользуется.

Путешественники замолкли. Каждый думал свою думу.

Голоо что-то мурлычит, — его мысли полны далекой белой девушкой. Она, вероятно, в Париже. Что-то она делает? Говорят, что у них в Европе сейчас ночь…

Гарриман интересуется более всего багажом. Под ним самый сильный верблюд, беговой. Гарриман наблюдает за тем, чтобы караван не растягивался и чтобы меха с водой все время были бы в порядке. Пожалуй, — он единственный человек из всей экспедиции, кроме ее начальника, который вполне спокоен. С ездой на верблюде он уже вполне свыкся.

Фон Вегерт и Медведев, помимо всех неудобств пути, смущены тайнами Кон-и-Гута, которые им придется раскрывать.

Что касается Боба, то ему просто скучно. Вдобавок, он не привык ночь превращать в день, а тут приходилось из-за дневной жары двигаться именно по ночам, трясясь на животном, у которого положительно нет ничего привлекательного.

— Да, это не фаэтон… — думает он, потирая поясницу, разболевшуюся от методической однообразной качки.

Охотники беседуют друг с другом вполголоса. Им приходилось бывать во всяких положениях и переделках. Все они старые, испытанные в самых трудных условиях люди, но и они недоумевают: вчера им было приказано выгрузить все лишнее, взяв с собой только винтовки и патроны.

— Везут канаты, рудничные лампы, ацетиленовые фонари, какие-то кирки и лопаты, — говорит один из них, ни к кому не обращаясь, — а мне пришлось оставить даже банку с мышьяком! Интересно, как буду я препарировать шкуры?

— Нет, тут, видно, не охотой пахнет! — отвечает другой.

Но они, эти отважные люди, привыкли слепо верить своему начальнику и не задавать лишних вопросов, пока он сам считает нужным молчать.

Кроме того, Мэк-Кормик так платит за работу, как никто. И вот уже сколько времени они ездят с ним иной раз по местам, где не ступала еще человеческая нога, и все сходит благополучно… Да и не все ли равно, в конце концов? Годом-двумя неизвестности и опасностей можно купить год-два безмятежной спокойной жизни; деньги, заработанные потом и кровью в полном смысле этого слова, тратятся впоследствии с таким легким сердцем!..

— Что это? Разве мы не заходим в это селение?

На фоне розоватого, подернутого дымкой рассвета виднеются зеленые сады. Караван огибает их, оставляя влево…

Вот она — пустыня! Голодная пустыня смерти! Мэк-Кормик сумрачно всматривается вдаль. Что-то ждет их там впереди?