Филип Фармер - Т. 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть

Но не в той группе, к которой принадлежал Сарвант. Последние Устои отказывались перенимать так называемые недостатки своих соседей. Они собирались в церкви Четвертого Июля в штате Аризона и оттуда рассылали миссионеров в равнодушный или любопытствующий мир.

Сарвант был включен в экипаж как крупнейший специалист в своей области теологии, но приняли его лишь после клятвенного обещания не заниматься проповедничеством. Он никогда не делал явных попыток обратить других в свою веру, только предлагал Книгу своей церкви, прося лишь ее прочитать. И спорил с другими, доказывая аутентичность Книги.

— Конечно, проповедь! — ответил он. — Эта страна открыта Евангелию, как во времена высадки Колумба. Говорю тебе, Ред, когда я увидел опустошение северо-запада, отчаяние наполнило меня. Казалось, что церковь моя исчезла с лица Земли. И если бы это было так, то церковь моя была бы ложной, ибо она должна была пребыть в веках. Но я молился, и мне открылась истина. Она в том, что я еще жив! И через меня вновь возрастет моя церковь — возрастет, как никогда раньше, и эти языческие умы, однажды убежденные Истиной, станут Первыми Учениками ее. И Книга распространится, как пожар. Среди христиан мы, Последние Устои, не имели успеха, поскольку те думали, что каждый принадлежит к Истинной Церкви, но для них она была лишь чуть больше, чем просто клубом. Она не была путем истины и жизни — единственным путем. Она…

— Я тебя понял, — перебил Черчилль. — Только одно хочу сказать: меня не припутывай. И без того достаточно туго придется. Ладно, пойдем.

— Куда?

— Куда-нибудь, где мы сможем обменять эти обезьяньи костюмы на туземную одежду.

Они стояли на улице под названием Конч. Она шла с севера на юг, и Черчилль решил пойти по ней на юг, сообразив, что так они придут к порту. А там, если мир не очень сильно изменился, будет не одна лавчонка, где они смогут обменять свои шмотки, да еще, быть может, с прибылью. В этом районе на улице Конч стояли дома зажиточных горожан и правительственные здания. Особняки находились в глубине ухоженных дворов и были сложены из кирпича или мрамора. Эти одноэтажные здания тянулись вдоль всей улицы, и от большинства из них под прямым углом отходили два крыла. Перед каждым покрашенным в свой цвет и построенным на свой лад домом красовался тотемный шест, тоже, как правило, сделанный из резного камня; дерево шло на постройки, фургоны, оружие и топливо.

Правительственные здания, сложенные из кирпича и мрамора, стояли к улице вплотную. Стены были украшены резьбой и окружены открытой колоннадой. На куполообразных крышах домов стояло по статуе.

Черчилль и Сарвант прошли по асфальтовой мостовой (тротуаров не было) десять кварталов. Иногда им приходилось отступать к стене, давая дорогу всадникам на бешено скачущих оленях или повозкам. Всадники в богатой одежде явно считали, что пешеход сам должен убираться вовремя с дороги. Кучера повозок были скорее всего курьерами.

Внезапно богатый район кончился. Теперь дома стояли сплошной стеной, прерываемой иногда небольшими проездами. Это явно были когда-то правительственные здания, проданные в частное владение и переоборудованные подлавки или доходные дома. Перед домами играли голые дети.

Черчилль нашел лавку, которую искал, и вошел в нее; Сарвант держался позади. Внутри оказалась небольшая комната, заваленная всех видов одеждой. Лавку с грязным окном и не менее грязным цементным полом наполнял запах собачьих экскрементов. Два пса неопределимой породы подскочили к пришедшим и стали тыкаться в них носами, выпрашивая подачку.

Владельцем оказался толстый лысый коротышка с двойным подбородком и немыслимого размера медными кольцами в ушах. Он был очень похож на любого торговца той же породы любого столетия, если не считать некоторого сходства с оленем в чертах лица — дани времени.

— Мы хотим продать свою одежду, — сказал Черчилль.

— А она хоть что-то стоит?

— Как одежда — немного, — ответил Черчилль. — А как редкости ей цены нет. Мы — люди со звездолета.

Глаза лавочника полезли на лоб:

— Братья Солнце-героя!

Смысл этого высказывания был Черчиллю не вполне ясен. Том Табак лишь однажды упомянул, что капитан Стэгг стал Солнце-героем.

— Я уверен, что каждый предмет нашей одежды вы сможете продать за кругленькую сумму. Эти вещи летали к звездам, так далеко, что путь туда пешком без еды и отдыха занял бы половину вечности. Эта одежда хранит на себе свет чужих солнц и пахнет далекими мирами. А на ботинках — почва, по которой ходят чудовища больше этого дома, от шага которых дрожит, как при землетрясении, сама планета.

Лавочник остался равнодушным:

— А Солнце-герой касался этой одежды?

— Много раз. А эту куртку он однажды надевал.

— А-ах!

Но тут лавочник понял, что выдал себя. Он опустил веки и сделал скорбное лицо:

— Все это хорошо, но я человек бедный. У моряков, что ко мне заглядывают, денег немного. Когда они доберутся сюда мимо всех таверн, они уже рады продать собственные шмотки.

— Может быть. Но я уверен, ты знаешь тех, кто может продать этот товар людям побогаче.

Лавочник вынул из кармана килта несколько монет:

— Могу дать за все четыре Колумбии.

Черчилль повернулся к Сарванту, подмигнул ему и пошел к выходу, но лавочник загородил ему дорогу:

— Ладно, пять.

Черчилль показал на килт и сандалии:

— Сколько это стоит? То есть сколько ты за них берешь?

— Три рыбы.

Черчилль посчитал. Колумбия примерно равнялась пяти долларам его времени. Рыба равнялась четверти доллара.

— Ты не хуже меня знаешь, что хочешь нажить на нас тысячу процентов прибыли. Двадцать колумбий.

Лавочник отчаянным жестом воздел руки кверху.

— Пошли отсюда, — сказал Черчилль. — Я мог бы пройти по улице Миллионеров от дома к дому и предлагать им купить. Только времени нет. Даете двадцать или нет? В последний раз спрашиваю.

— Вы вырываете кусок хлеба изо рта моих голодных детей… Ладно, согласен на ваше предложение.

Через десять минут звездолетчики вышли из лавки, одетые в килты, сандалии и шляпы с мягкими полями. На широких поясах у них висели длинные стальные ножи в ножнах, на плече — сумки с водонепроницаемыми пончо, а в карманах у каждого звенело по восемь колумбий.

— Следующая остановка — причалы, — сказал Черчилль. — Мне случалось подрабатывать капитаном яхт для богатых людей на летних каникулах.

— Что ты умеешь водить суда, я знаю, — ответил Сарвант. — Я не забыл, что это ты командовал яхтой, которую мы украли, сбежав из тюрьмы на Виксе.

— А я забыл, — сказал Черчилль. — Я хочу попытать счастья и получить работу. Потом начнем разведывать обстановку. Может быть, сможем узнать, что случилось со Стэггом и Калторпом.