Филип Фармер - Т. 14. Властелин Тигр

Когда Рас понял это, он пришел в неистовство. Он выкрикивал проклятия, оскорбления, угрозы. Рас брызгал слюной, сравнивал Биджагу с шакалом, гиеной, слизняком, клопом вонючим. Рас бушевал долго, но безуспешно — вонсу, казалось, ничего не слышал.

— Твой народ погиб, да! — кричал Рас. — Но мои родные тоже все умерли! Юсуфу и Мирьям, единственные в целом свете, кого я любил — да еще и Вилида! Она тоже умерла! И это на твоей совести! Ты, червяк, обитающий в жопе у дохлой гиены, почему ты позволил сжечь ее? Как ты мог?! Почему ты, кастрат бесхребетный, не заступился, не сразился за нее? Почему ты убил моих родителей? Они-то уж точно тебе ничего не сделали! Ты не смел убивать их, грязный шакал!

По щекам Раса текли слезы горя и ярости.

Мать Гилака, сидящая поодаль под зонтом, окликнула его:

— Что ты шумишь так громко? Неужели ты не видишь, что его с нами нет, что его душа уже на полпути к Царству теней!

— Он не посмеет вот так умереть! — всхлипнул Рас. — Он должен выздороветь и сражаться со мной не на жизнь, а на смерть! Как он смеет ускользать от меня?

— Я полагаю, что ты хочешь вернуть его с полпути в иной мир совсем по иной причине, — сказала Шикут. — Ты все еще любишь его или хотел бы любить, поэтому страшишься его смерти.

В изумлении Рас с минуту собирался с мыслями, затем бросил:

— Как я могу любить того, кто убил моих родителей и позволил сжечь живьем мою возлюбленную? Я хочу убить его!

— А прежде любил?

— Да, очень, — признался Рас. — Но он первый предал меня!

— Тогда ты все еще любишь его, хотя и ненавидишь при этом.

Рас в последующие дни немало поломал голову над этим замечанием королевы-матери. Ему непросто было разобраться в себе; правота Шикут, если в ее словах и была истина, не казалась Расу очевидной. Понять ненависть к Биджагу было проще — для нее вполне хватало оснований. А для любви?

Биджагу иссыхал по-прежнему — на боках проступили ребра и череп прорывался на воздух сквозь туго натянутую кожу. Он уже не поднимался больше, ходил только под себя, после чего тюремщики с трудом сталкивали его с места длинными кольями, чтобы очистить клетку. Ведро воды, которым обдавали Биджагу, не производило на него никакого впечатления — он был нем и недвижен. Затем целых три дня он не опорожнял желудок — видимо, уже нечем было, — но еще мочился. Глаза Биджагу, словно прячась от света, глубоко ввалились в глазницы.

Королева-мать заметила:

— Мой сын не успеет предать его пыткам. Если Гилак не поспешит вернуться, то и Бастмааса не получит пленника живьем.

— Если он умрет, он что, останется разлагаться и вонять в клетке до возвращения короля? — спросил Рас.

Королева-мать пожала плечами:

— В любом случае у меня нет права что-то предпринимать. Прошли времена, когда племенем шарикту правили женщины и не было ни одного жреца, только жрицы. Однажды в незапамятные времена могучий принц-консорт Танус убил властвовавшую королеву Факук и, опираясь на весьма немногочисленных сторонников, стал правителем. Случилось это еще до того, как шарикту нашли проход в горах и поднялись сюда из подземного мира. С тех самых кор шарикту попадают только лишь в ад.

Дословно последняя фраза звучала, как «шакалам на обед»; по-английски, подумал Рас, это будет «псам на съедение».

— Все это очень интересно, — заметил Рас. — Однако, что делать с Биджагу?

— Ничего.

— Я не в состоянии его понять. Мои потери и горе тоже безмерны, но не ложусь же я помирать!

— Ты не вонсу, — ответила Шикут. — А также не шарикту. Мне кажется, ты не задержишься в этой клетке надолго и когда сбежишь — горе шарикту! Особенно моему сыну Гилаку.

— Только между нами, — сказал Рас. — Скажи мне честно, ты его любишь?

— Люблю, и даже очень.

— Думаю, ты и ненавидишь его очень, — сказал Рас. — Ведь он убил твоего мужа и младшего сына, собственных отца и брата.

Вздрогнув, Шикут оцепенела, но затем быстро пришла в себя:

— Может быть, ты и прав. Но Гилак вынужден был убить их. Таков наш обычай… О чем, бишь, мы? Ах да, я говорила, что клетка тебя не удержит. Гилак совершил непростительную ошибку, не казнив тебя сразу.

— А ты не могла бы помочь мне выбраться? — Рас хитро прищурился.

— Ни за что! — всплеснув руками, возмутилась женщина. — Никогда! Но мне небезынтересно будет узнать, как ты осуществишь побег. Говорю это потому, что веду свой род от великих королев и жриц прошлого. Мы обладаем знаниями многих поколений, знанием, недоступным простым смертным. Мы видим, что сокрыто под человеческой плотью и под внешней оболочкой вещей.

Рас промолчал. Он размышлял о том, сознавала ли королева, принуждая сына вернуть пленнику сумку, что обеспечивает Раса средствами для побега. Может, ощущала себя орудием Провидения? А может, ею руководило чувство, коренящееся в желании более глубоком, чем жажда познания? Сомнительно, чтобы, устраивая сыну головомойку, королева-мать ведала, как именно собирается Рас воспользоваться зеркальцем и оселком. Просто где-то, в самых потаенных уголках ее души, крылась надежда, что пленник причинит ее сыну неприятности.

Через восемь дней после отбытия в поход Гилак вернулся. О возвращении экспедиции загодя возвестили барабаны, флейты, волынки и маримбы. Спустя несколько минут в замок примчался гонец и громко возгласил уже и без того известные новости. Слуги, рабы, королевские жены, его мать в кресле — все поспешили вниз с холма навстречу королю. Кроме Биджагу, Раса и двух стражников, во дворе замка не осталось ни единой души. Один из караульных, стоя под аркой, описывал приятелю церемонию. Второй не оставлял пост — но, чтобы лучше слышать, повернулся к пленникам спиной.

Рас давно замышлял использовать в своих целях этот момент — суматоху, связанную с возвращением короля. Но, рассудив, пришел к выводу, что ситуация далека от идеальной. Захлопнув сумку, он подошел к ближайшей от входа в замок стене клетки. И вскоре увидел глашатая, а за ним и Гилака. Король вышагивал, держа божественный меч обеими руками прямо перед собой, эфесом на уровне глаз.

Следом из-за склона холма вынырнула голова. Огромная, окруженная пышной золотисто-коричневой гривой голова льва с безжизненными зелеными глазами и красным языком, вывалившимся из пасти. Затем стал виден и шест, на котором ее несли.

Горестный вопль Раса перекрыл гул барабанов. Юноша бешено рванул бамбуковые прутья решетки.

За воином, несущим голову Джанхоя, показались и другие участники рейда. Четверо несли на плечах тело человека. Следом двое демонстрировали шкуру льва. Едва не наступая им на пятки шагал почетный караул. Один из замыкающих тащил за собой привязанного за шею пленника. Точнее, пленницу. В лохмотьях, грязная, с лицом, распухшим от укусов насекомых, она едва волочила ноги. Волосы, когда-то сиявшие золотом, свалялись и потускнели.