Автор Неизвестен - Без названия

Они, эти бабки, сидели сегодня на лавке.

Меня обдало жаром, когда я их увидел. Мой взгляд забегал по сторонам, меняя объекты своего внимания, будто выбирая, на чем остановиться, но все вокруг было словно перепачкано нестерпимо-ощутимым присутствием этих двух несносных старух!

Прошмыгивая мимо своих одухотворенных врагов, я вспомнил один прием и стал смотреть прямо перед собой, но только усилием воли понизил резкость изображения в глазах. Это мне очень помогало! Мир становился расплывчатым, менее реальным.

— Здравствуйте, Сереженька, — снова ехидность послышалась мне вслед. — Что же ты проходишь и не здороваешься?!

…Я поднимался по лестничной клетке, грустный, опустошенный. Хотелось есть, даже ноги и руки дрожали.

Где-то впереди неожиданно открылась чья-то дверь.

— Сережа, — услышал я голос Вики.

— Да… — среагировал я и пошел на открытую дверь. Я боялся выглядеть резким — Вика обняла меня приветливо, но настороженно.

— Сережа, — прошептала она, — сегодня тобою интересовалась милиция.

— Как? И здесь тоже? — с печальной покорностью спросил я. Теперь Викино лицо туманилось перед моими глазами.

— Ты что, выпил? — робко поинтересовалась Вика.

— Любимая, — сказал.

— Сереженька, — снова обняла меня Вика, — что же ты натворил?!

— Я?! Я пойду, девочка… — опустошенно сказал я.

И я пошел к себе наверх…

Я открыл на ощупь ключом дверь в свою квартиру и вошел в прихожую.

…Из зала ко мне навстречу вышла взволнованная мама.

— У нас был следователь, он, насколько я знаю, обошел все квартиры в нашем подъезде, что это значит? Сережа?

— Не знаю, — ответил я.

— То что-то натворил? — испуганно произнесла мама.

— Я? Нет… Вроде, нет…

— Что значит, вроде? — заволновалась мама еще больше.

— А что ему, следователю, было нужно? — словно приходя в себя, уже более заинтересованно спросил я и глянул на маму резко, и сразу же обрушилась на меня чудовищность и нелепость моего положения!

— Я так толком и не поняла, — отвечала мне мама, — но вопросы этот следователь задавал удивительные!

— Какие? — абсолютно опомнившись, спросил я.

— Самые различные… — мама немного подумала. — Даже невероятно, к чему? К чему ему понадобилось знать, какая у меня была девичья фамилия? Где и кем я работаю, интересы? Все о твоем отце… Все о тебе и даже чем ты болел в детстве?

— А что еще он спрашивал?

— Еще многое… Часа два тут сидел, тебя дожидался, и все записывал мои показания. Да вот, — мама протянула мне какую-то бумажку. — Он оставил тебе повестку. Завтра ты должен будешь явиться к нему в отделение… Сынок! — негромко выкрикнула мама, кинулась и обняла меня. — Ну, что ты натворил? Родной!

— Мамочка, — заговорил я, обнимая ее за плечи. — Я даю тебе честное слово, что это какая-то чепуха! Поверь, завтра все прояснится! Иди спать, пожалуйста, я тоже устал. У меня был сегодня трудный день…

И мама, может, впервые за последние годы, как-то боком, недоверчиво оглядываясь, попятилась к себе в комнату.

Нет, есть я не стал. Я вошел к себе в комнату, сел на диван. Посидел несколько минут с закрытыми глазами.

— Да что это я! — насильно, будто оживляя себя от властительной дремоты, сказал я вслух.

Работу Корщикова я уже давно прочитал и успел вернуть ее обратно автору. Потому что мало что понял в прочитанном, я никак не отозвался о ней: промолчал, а Саша и не спросил. А вот Священная Книга Тота… Она манила меня, будто символ какой, хотя и не была на виду, но она озаряла мою комнату, привлекала…

Я встал с дивана и движением воли отбросил от себя весь хлам сегодняшних впечатлений. Несколько секунд они еще пытались снова обрушиться на меня, но я жестко удержал их на расстоянии.

Давно я уже отпечатал Священную Книгу Тота, но долгое время не решался приступить к ее изучению. Я прочел только предисловие и Введение. Сражу же после промывки фотографии этой таинственной книги раскладывались по всему полу моей комнаты на газетах для сушки. Я брал по одной, еще влажной, фотографии и читал.

Остановившись на Первом Аркане, я понял, что нуждаюсь в осмыслении, и я отложил книгу до того момента, когда почувствую внутреннюю сосредоточенность, готовность к ее восприятию.

Теперь я, неожиданно для себя, вытащил запрятанные среди старых книг моей домашней библиотеки две стопки переплетенных фотографий, открыл первую и прочел с начала до конца — все пять параграфов Первого Аркана: «О Божестве Абсолютном; О Божестве Творящем, Его Триединстве и Божественном Тернере; О Мировом Активном Начале; О Воле и Вере; О Человеке совершенном и Иероглифе Аркана Первом».

Одного раза мне показалось мало, и я прочел все параграфы еще и еще раз.

Для того, чтобы лучше усвоить, ближе ознакомиться с материалом, я попробовал набросать своеобразный конспект-размышление на темы параграфов Первого Аркана.

Время шло быстро.

Я почувствовал, что устал, тогда, допечатав на пишущей машинке последнюю страничку, своего, своеобразного конспекта-размышления — я отложил свое занитие в строну. Теперь, я понимал, что, то, что я произвел сейчас, не совсем конспект-размышление, а скорее своеобразный, чуть ли не дословный перевод мною Владимира Шмакова на иной текст. Иначе говоря, то же самое, но намеренно другими словами. Допечатав до этого места, я почувствовал, что устал, и я оставил пишущую машинку, надежно спрятав все бумаги.

«По-моему, неплохой прием для осознанного запоминания и ориентировки в изучаемом», — подумал я и тут же добавил вслух:

— Все, на сегодня хватит.

— Ива-ан! — отчаянно выкрикнул я.

Оказалось, что я стоял в небольшой квадратной комнате. В ней было все, абсолютно все черного цвета. Даже штора, за которой я предполагал окно, тоже была из черного бархата. Этот бархат, и стены вокруг, и потолок, и пол, — все имело какую-то пространственную, космическую глубину для взгляда, и вместе с тем я ощущал, именно ощущал, а не созерцал, что стены, и пол, и потолок, и штора все же являлись таковыми.

Невероятно, но я будто бы парил в безграничном пространстве квадратной комнаты, хотя и чувствовал опору под ногами, и мог прикоснуться к стенам. Только штору отодвигать я не решался.

В комнате царил неведомо откуда непонятный свет. Словно светилось само пространство и мне было почему-то необъяснимо, но страшно, жутко находиться здесь одному. Это был страх предчувствия.

Вдруг стена, что находилась напротив черной бархатной шторы, вспыхнула гаммой самых ослепительных красок!

Я отпрянул в сторону и стал протирать свои будто воспламененные, светящиеся во тьме глаза.

Наконец, мои глаза как бы потускнели, но точно фиолетовые угольки еще догорали в них. Я снова мог открыть глаза и видеть, я обернулся и оторопел!