Илья Твиров - Точка невозвращения

— Откуда ты знал, что они боевики? — спросил полковник, садясь в автомобиль. На трупы людей с оружием он взглянул мельком и даже не поморщился, вляпавшись при посадке в чью-то кровь. Он тоже был профессионалом и убивал в своей жизни ни раз.

— Угадал, — мрачно пошутил Кондратьев.

— А если б они были мирными гражданами?

Тронувшись с места, Михаил с удивлением в глазах посмотрел на Джеймса Линска.

— Ну, ты даешь, полковник, — хохотнул спецназовец. — Не ты ли обеспечивал прикрытие операции, в результате которой в ядерном огне должно было сгореть миллиона два, три, четыре ни в чем не повинных граждан?

Американский агент тут же заткнулся и внутренне весь съежился. От проклятого русского можно было ожидать всего на свете.

— Бойся-бойся, — прекрасно понял его состояние Кондратьев. — И следи в следующий раз за языком, а то я тебе его оторву.

Минут сорок ехали молча и без приключений, а потом из-за ближайшей горы вынырнула пара двадцать восьмых «Мишек» с однозначными намерениями уничтожить всех, кто ехал в японском внедорожнике.

— Валим отсюда! — заорал Михаил, понимая, что против новеньких штурмовых вертолетов даже у него не будет шансов.

Не останавливая «Лендкрузер», он выпрыгнул наружу, сгруппировался и уже спустя секунду готов был продолжать бой. Американец провозился с выброской гораздо дольше. Машина практически остановилась, когда тот соизволил покинуть ее салон.

И вовремя, поскольку в следующее мгновение с пилона ведущего сорвалась управляемая ракета.

Пара секунд полета и внедорожник разлетелся на части от мощного взрыва. Ракета способна была прошить броню любого из основных боевых танков ведущих держав мира, не говоря уж о гражданском автотранспорте.

— Быстрей, в зеленку, — заорал Михаил, видя, что полковник Линкс находится в добром здравии и способен двигаться.

— У них же тепловизоры, это не поможет! — заартачился американец.

— Будем здесь сидеть, расстреляют как куропаток.

Он подбежал к Линксу дернул того за рукав, протягивая ему некий тюбик.

— Раздевайся до трусов и мажься, только быстрей!

— Что это? — спросил полковник, снимая майку.

— Термоизоляционный гель. Мне он нужен только на открытых поверхностях, а тебе — везде.

Полковник весьма споро разделся, и начал обмазываться чудо-гелем и это все на бегу да по горной местности. Жить, видимо, очень хотел.

— Почему ты не предложил мне эту мазь раньше, когда на нас охотились силы специальных операций США?

— Потому что ты был наживкой. Ты был лампочкой в темноте, а они мотыльки.

— А если б меня убили? — возмутился американец.

— Ну, ведь не убили же. — Кондратьев строго взглянул на Джеймса. — Пошевеливайся, а то точно убьют… и меня вместе с тобой.

Маневр с термоизоляционным гелем сработал. Штурмовики несколько раз прошли почти над самыми головами людей, спрятавшихся в густых зарослях, постреляли, пошвыряли ракетами где-то в стороне, и удалились.

Однако расслабляться было еще рано.

Из-за той же горы появилась уже тройка вертушек. Присмотревшись как следует, Кондратьев определил МИ-17 и пару сопровождения, составленную из двадцать четверок.

— Черт, этих нам еще не хватало, — выругался Михаил, заставляя агента прибавить ходу.

— Кого их? — спросил Джеймс Линкс, не особо рассчитывая на ответ.

Однако Кондратьев отозвался немедленно:

— Скорее всего, группы спецназа ГРУ. Загонщики. Вертушки передали, что отстрелялись в молоко, и следует проверить наличие активных целей. Вот эти команды и будут проверять. Наверняка по команде высадятся с крокодилов и человек шестнадцать — двадцать с транспортника.

— Они настолько опасны?

Михаил хмыкнул, собираясь соврать, но в последний момент передумал и ответил правду:

— Я не в духе не от того, что эти парни могут меня прищучить, а потому что они свои. Мы для них террористы, причем особо опасные, так что разговаривать с нами они вряд ли станут. И, как ты, наверное, уже понял, меня воротит от мысли стрелять по своим. Вот по американцам — другое дело.

Кондратьев краем глаза посмотрел на полковника, оценивая его реакцию. Тот, казалось, еще более осунулся, пробубнил себе под нос что-то нелицеприятное, но возмущаться таким провокационным заявлениям не стал.

Тем временем, спецназовец определил окончательное направление их маленькой группки и изо всех сил старался оторваться от волкодавов. По-началу, это ему очень хорошо удавалось, но потому американец начал сильно уставать, и на него уже не действовали пинки и страх умереть немедленно.

Пришлось тащить полковника Линкса на себе, что Кондратьева очень не радовало. Как ни крути, а маневренность его резко снижалась, а спецназ ГРУ, шедший по пятам, поблажек никому никогда не давал. Опытные охотники, излазавшие вдоль и поперек весь Северный Кавказ, так просто сдаваться не собирались. Отступать они не умели и задания привыкли выполнять до конца, поэтому постепенно начали нагонять Михаила и американца.

И не избежать бы Кондратьеву еще одного боя, если б не приятный сюрприз в лице одного из генералов, ответственных за всю операцию. Кондратьев уже собирался прятать полковника и начинать активные действия против военной разведки, как прямо над ним в небе объявился еще один вертолет в сопровождении пары двадцать восьмых «Мишек», из которого достаточно бодро и ловко выпрыгнул мощного телосложения человек с генеральскими погонами на плечах.

Он пристально посмотрел на обвешенного оружием спецназовца, перевел взгляд на еле стоящего на ногах полковника ЦРУ, еле заметно улыбнулся, одними уголками губ и, не произнося ни слова, приложил к правому виску ладонь, первым приветствуя Михаила.

Кондратьев выдохнул, немного расслабившись, и в ответном жесте вскинул свою правую руку.

Небо. Синее-синее. Манящее, такое ласковое, таинственное, непознаваемое. В него так приятно смотреть. Невозможно оторвать глаз от этой всепоглощающей засасывающей душу лазури. Нереально себе представить что-то такое же возвышенное и притягательное. Но сейчас оно серое, неживое. Сейчас не хочется на него смотреть. Нет, оно не вызывает отторжение, и оно не закрыто облаками, просто оно кажется серым и безжизненным.

За стеклом мчащегося по дороге автобуса сплошная зеленая пелена. Зелень еще свежая, весенняя. Она еще не успела запылиться, не успела постареть, она радуется жизни, своей молодости, даря здешним птицам и зверюшкам хорошее настроение. Однако она тоже кажется серой и безжизненной. Смотришь на нее, как на сплошное полотно, всегда одинаковое, бесконечное, скучное.

Мезенцев закрыл глаза, прислонил голову к стеклу, сделал вид, что задремал. Тяготы последних дней давили на плечи титаническим грузом, и радоваться всеобщему веселью, откровенно говоря, не было сил.