Сергей Плеханов - Заблудившийся всадник

Грудь княжны порывисто вздымалась. Все поплыло перед глазами Ильина.

— Я обожаю тебя, — простонала Анна.

Виктор на мгновение поднял голову, чтобы занять более удобную позицию, и вдруг ощутил чей-то взгляд. Разом придя в себя, он резко повернулся и встретился глазами с большим черным псом, который внимательно разглядывал их с княжной, неспешно помахивая закрученным хвостом. С высунутого языка падали частые капли.

— Что ты? — княжна погладила Ильина ладонью по щеке.

«Не вовремя мы это затеяли… И вообще — говорил же: не надо, не надо!.. Размазня!» — Виктор исполнился презрения к самому себе. Считал, что из всей их команды по-настоящему ответственный человек — он сам, и вот…

— Ну что ты? — по-прежнему не открывая глаз, повторила Анна. Голос ее звучал глухо и многообещающе.

— Я пошутил, — вдруг брякнул Ильин, свирепо глянув на пса.

И почувствовал, как мгновенно напряглось тело княжны.

Анна отвела его руку, села. В глазах ее стоял ужас. Быстро запахнув ворот, она вскочила и бросилась вниз по пологому склону к Ловати.

Сознание Ильина заторможенно пыталось удержать образ того, что минуту назад творилось с ним. И тут, словно льдина, вынырнувшая из неведомых глубин, возникла фраза. Виктор прямо-таки физически почувствовал ее обжигающее прикосновение где-то у темени: «Женщина может простить все, кроме насмешки»…

— Кто это сказал? — потерянно спросил себя Виктор. — Скорее всего француз какой-нибудь, это в их духе… Скотина ты, дружок…

И закричал:

— Я подлец, Аня! Я дурак!

Но она со всех ног бежала в сторону пристани. И вряд ли слышала его.

— Трещина… — произнес Ильин, поднимаясь с сена. — Это трещина.

И, схватив попавшийся на глаза камень, запустил в пса.

Деревня Черный Бор вытянулась по гривке высокого берега Ловати. В неверном жемчужном полусвете очертания крыш с длинными изогнутыми коньками напоминали варяжские ладьи. Молочный диск луны, рассеченный узким облаком, стоял над верхушками ближнего леса. Каждый куст, каждая жердь прясла, огораживавшего селение, отбрасывали бесконечные тени.

Ильин и Овцын, осторожно ступая по травянистому косогору, двигались от деревни в сторону реки. На прибрежной луговине темнели невысокие строения.

— Верно говорят, что на банище нечистой силе раздолье, — свистящим шепотом сказал Василий. — Тут тебя и удавят, и в воду бросят. Никто и крика твоего предсмертного не услышит.

— Будет стращать… И так не по себе.

Но Овцын не унимался.

— А что, если уж мы нежить ловить идем, о ней и говорить самое время. Настраиваться надо — сам же советовал… Ко всему приготовиться не вредно — ты баенника ждешь, а на тебя водяной кинется или русалки защекочут. Тут им самое место гулять — видишь, ракита над речкой склонилась, они в ветвях ее и любят сидеть…

— Это ты откуда взял?

— А сегодня днем старухи здешние рассказывали. Видели, будто бы, как тот баенник знаменитый с ними шуры-муры разводил…

— Ну и тип, никому проходу не дает! У нас в институте тоже такой вот баенник есть — Алик Мирзоян. Стоит уборщице нагнуться, чтобы сор из мусорной корзины взять…

— Тсс! — шикнул Овцын, подняв палец. — Слышишь?

Ильин замер на месте, но ничего подозрительного его слух не уловил. Овцын знаком предложил лечь на траву, Виктор последовал его примеру. Затаившись, они до боли в глазах вглядывались в угольно-черные пирамидки бань, но все было спокойно.

Ильин постарался припомнить все, что он слышал о загадочном обитателе бани, переполошившем здешние места. От обычных граждан деревенских задворьев он отличался ярко выраженными индивидуальными чертами, которые стали ясны после многочисленных расспросов.

Классический баенник, по представлениям окрестных жителей, воплощал в себе не только злое, но и доброе начало. Главное было соблюдать известные правила при посещении его владений. Нельзя, говорили мужики, мыться больше чем в три смены. Кто придет на четвертый пар, того баенник доймет угаром, а то начнет песком швыряться, раскаленными камнями, вениками засечет до полусмерти. Ибо на четвертый пар ходят к нему гости — домовые, лешие, овинники.

Ежели уважать банного духа, не гневить его попусту, он и на добрые дела способен, особенно девкам гадать любит. Коли поднимет на голову подол сарафана желающая всю правду ведать да сунет голый зад в приоткрытую дверь бани, обитатель ее из-под полка выберется да и погладит по мягкому месту своей шерстистой лапой — знай, что счастье предсказывает, а коли шлепнет — беды жди.

Само собой разумеется, у тех хозяев, которые баеннику водицы в кадушке, щелока в горшке, веников неизмызганных оставляют, и мыться любо-дорого — тут баенник главной своей обязанности не забывает, угар весь начисто выгоняет.

А вот этот, что объявился по весне, — поначалу в одной только бане у скорняка Ропы Волосатый Нос шалил, а потом и в другие стал наведываться — он из ряда вон оказался. Зловредная нежить, в один голос говорили свидетели его подвигов. Стоило забыть в бане горшок с квасом или ненароком поставить возле нее ушат с только что сваренным пивом — баенник с непостижимой быстротой утаскивал посудины к себе под полок, а потом выбрасывал на берег Ловати. Когда покрытую рыжей шерстью спину баенника заметила на своей повети жена Ропы, а потом обнаружила скорлупу от дюжины только что снесенных курами яиц, сообразила, что и другие необъяснимые пропажи дело рук нечистого. Из амбара мельника Шмеля Очунной Рожи еще по весне, когда пошли первые слухи о баеннике, исчезли лапти и еще новые порты. Убожье Пегая Борода жаловался, что у него увели целый окорок, припасенный к великому празднику первого выпаса деревенского стада — Ярилину дню.

Но еще сильнее взбудоражило Черный Бор другое злодеяние баенника. Приметливые бабы обратили внимание, что некоторые из девок, ходивших гадать на банище, не в себе — одних мутит, другие в обморок падают во время прополки огурцов. Дальнейшие исследования подтвердили: девки уже не девки, а бабы на сносях. Выходит, до того понравились бесстыжим поглаживания банного жителя, что и на срамное дело с нежитью пошли.

Тут уж не стерпели мужики — виданное ли дело: нечистая сила столько девок перепортила! Вооружились навозными вилами и отправились в полнолуние сводить счеты с баенником. Тряслись от страха, поминутно останавливались, чтобы еще раз все заговоры прочитать, но все же никто назад не повернул. У бани Волосатого Носа столпились, стали хором кричать: подобру-поздорову уйди от нашей деревни, не то мы на тебя лешему пожалуемся, — лошадь на дубу для него повесили, он за такую жертву что хочешь сделает и тебе, окаянному, шею свернет.

Послушали, не ответит ли чего. Молчал баенник. Тогда самый старый из деревни — дедушка Плохой Долгая Спина — вышел из толпы, поклонился перед дверью бани, открыл ее и хотел на порожек отступное положить — жареного петуха да пареной репы туесок. А из бани вдруг такой рев раздался, что Плохой с перепугу затылком об косяк звезданулся и тут же мешком свалился.