Грег Иган - Лестница Шильда, роман

― Понятия не имею, — сдался Чикайя. — Я даже не вижу, на каком основании ты возвела эту умозрительную конструкцию в рамках модели Софуса. Тебе следовало бы выдвинуть конкретные требования к описанию наблюдателя с Той Стороны, на чьих условиях тебе угодно лицезреть мир. Но если разные законы динамики Той Стороны не формируют ветвей, претерпевающих декогеренцию, за исключением, быть может, мелких областей, где мы способствуем реализации этого сценария, то каковы же, собственно, те законы, которым должен подчиняться потусторонний наблюдатель?

Всполошенные птицы и бабочки, пролетавшие мимо окна, даже не были в строгом смысле слова реальны. Бессмысленно спрашивать, что предстанет их глазам, если уж им вздумалось оглянуться. Ломтики различных Вселенных, пришпиленные к Барьеру, корректнее было бы сопоставлять с узорами, какие образуют под предметным стеклом раздавленные тельца насекомых. Их можно было бы наблюдать точно в том же месте точно в том же виде только при одном условии — будь они непоправимо мертвы.

По произвольной временной шкале «Риндлера» настала полночь. Освещение в публичных местах менялось согласно циклу смены времен дня, и хотя многие без проблем спали днем и работали ночью, Чикайя предпочитал сохранять синхронизацию со световыми ритмами. Он встал.

― Ну все, с меня хватит.

― Ты мог бы остаться и составить мне компанию, — заметила Расма. — Я же не хотела тебя оттолкнуть.

Но он улыбнулся и поднял руку в знак того, что желает ей спокойной ночи. Они работали бок о бок уже много недель, и его тело начинало меняться, подстраиваясь к ней. Чикайя твердо решил, что не позволит этим процессам дойти до логического конца, и между ними ничего не будет. Конечно, едва ли финал был бы так же скоропостижен и смешон, как в памятном случае с Янном, но Чикайя поклялся, что в дальнейшем не допустит ненужных осложнений.

Чикайя бродил по кораблю; ему удалось немного отрешиться от происходящего вокруг. Коридоры в основном пустовали. У Защитников, должно быть, очередная конференция. У него возникло ощущение, что он попал в заброшенный город, и ему тут же припомнились провинциальные городишки, по которым он любил гулять по ночам — их за всю жизнь была, верно, не одна сотня. Там, поднимая голову, он видел, как звезды сияют почти так же ярко, как и опустевшие ныне, залитые светом улицы, стоит подняться с земли и посмотреть на них сверху, пока небо вокруг внезапно наливается жизнью.

Он вспомнил одну такую ночь в маленьком городе на Квайне, через тридцать шесть субъективных лет после отлета с Тураева; зеркальное отражение его дня рождения в зеркале мига отбытия. В реальном времени прошло уже три столетия. Он сел на тротуар и расплакался навзрыд, как потерявшийся ребенок. На следующий день у него появился не один новый приятель среди местных, и некоторые из этих дружеских связей выдержали проверку временем втрое дольше проведенного им на родной планете.

Тем не менее он потерял и этих людей. Он потерял и Лесю, а с ней детей и внуков на Глисоне. И более того, он до сих пор не мог полностью отделаться от мысли, что радость, обуревавшая его в их присутствии, отчасти определялась пониманием, как своевременно они явились в его жизнь изгнанника. Конечно, он не опускался так низко, чтобы всерьез рассматривать их в качестве замены утраченным дому и семье. Однако любая форма счастья навеки отпечатывалась на стенках бесформенного кокона боли, каким он окружил себя.

Он услышал шаги, кто-то спешил за ним вдогонку. Он остановился и повернулся лицом к стене аллейки, притворяясь, что любуется открывшимся видом. Украдкой он поднял руку и вытер навернувшиеся слезы, смущенный не так тем, что плачет, как полнейшим бессилием объяснить себе самому причину тоски. В самом деле, останься он на эти четыре тысячи лет на Тураеве, он бы уже давно свихнулся. Если бы даже он отправился в путь и, посетив желаемые места, вернулся так, как было заведено, обнаружив, что за это время ничего не изменилось… тогда он бы тоже обезумел. Нечего жалеть об отлете оттуда.

Мариама сказала:

― У тебя был такой вид, точно ты вот-вот прыгнешь с мостика.

― Я не понял, что ты за мной идешь.

Она рассмеялась.

― Да я не за тобой. Что нам остается? Перемещаться по кораблю строго в противоположных направлениях? Все Защитники по часовой стрелке? Эти походы выдались бы на редкость долгими?

― Ладно, забудь.

Он повернулся поглядеть на нее. Невероятно: как раз в этот миг, вопреки прочитанной себе в тысячный раз литании о справедливости принятого решения, ему нестерпимо захотелось швырнуть ей прямо в лицо отповедь, достойную цены, какую она вынудила его заплатить. После всех тех мятежных речей, что он выслушивал от нее в детстве, после того, как она подала ему наглядный пример, после четырех тысяч лет странствий она решила, что смыслом ее жизни должна стать защита привязанных к планетам культур. Рабы, которых она клялась освободить от оков, дроны, которых она стремилась вывести из ступора… Теперь она осмеливается заявлять, что этим несчастным будет полезно так промариноваться еще двадцать тысяч лет.

― К чему эго ты клонишь? — поинтересовался он.

Мариама поколебалась, но заговорила:

― Ты знаешь Кадира?

― Не слишком хорошо. Мы не очень-то ладим.

Чикайя едва не ввернул что-то более едкое, когда до него дошло, что именно сегодня родная планета Кадира, Сапата, скроется за Барьером. Для «Риндлера» понятие одновременности не имело абсолютного смысла, но было справедливо лишь в системе отсчета, неподвижной относительно фиксированных звезд. При любом развитии событий весть о гибели Сапаты дойдет до них лишь через много десятков лет, и все же, если только Барьер каким-то волшебным образом не изменил скорость продвижения в определенных областях, планета обречена.

― Он хочет устроить нечто вроде похоронного ритуала. Вот туда я и отправилась.

― Так вы близки?

Мариама ответила резко:

― Не слишком тесно. Однако он приглашает всех желающих. Не только своих друзей.

Чикайя прислонился к стене, привычно игнорируя ее прозрачность, и спросил:

― Зачем ты здесь?

Она прикрыла глаза рукой от света Барьера.

― Мне казалось, ты решил со мной больше не спорить.

― Если ты думаешь, что я пытался заткнуть тебе рот, теперь твоя очередь.

― Ты прекрасно понимаешь, зачем я здесь, не притворяйся, что это для тебя загадка. — Свет был слишком ярок, она развернулась и встала бок о бок с ним. — Ты пойдешь со мной к Кадиру?

― Это шутка? Я похож на провокатора или мазохиста?

― В таких делах фракция не важна. Он пригласил всех. — Она нахмурилась. — Или тебе невмоготу будет пробыть минут десять в компании несогласных?