Владислав Крапивин - В глубине Великого Кристалла. Том 1

Ладно, лишь бы дома не засадила. А то «бабушке некогда, надо с Катей посидеть…». Стасик торопливо переоделся, натянул куцый, рваный под мышкой китель от прошлогоднего костюма, истрепанные летние штаны, чулки, чтобы не исцарапаться в колючках у насыпи, и резиновые залатанные сапожки (бывшие мамины). Мама решила, что он идет гонять мяч на полянке.

— К четырем часам чтобы был дома! И сразу садись за уроки! Я у бабушки спрошу… И картошку почисти к ужину! — Это уже через порог, вслед…

— Ладно!.. — До картошки ли ему? Она, даже самая круглая, не оживет в ладонях, не позовет: «Ты кто? Вильсон?..»

Уже выйдя на улицу Стахановцев, Стасик сообразил: мелочь-то не взял из брючного кармана, автобусный билет купить не на что. А кондукторши бдительные и злющие…

Но не возвращаться же! Он пошел пешком. Погода была зябкая, с моросью, без намека на солнце. А улица Стахановцев — просто бесконечная. Шел Стасик, наверное, не меньше часа, и, когда подходил к насыпи, настроение у него совсем скисло. Но ни разу ему не пришло в голову повернуть обратно. Потому что пока идешь, ищешь, надеешься, остается хоть какой-то просвет. Все-таки лучше, чем сидеть дома и маяться от тоски…

Он отыскал место, где в прошлом году прыгнул с поезда. Обшарил чертополох, лебеду, лопухи на сорок шагов в округе. Разгребал сапогами стебли, жалил о крапиву руки, яростно отдирал от себя репьи, чертыхался и шептал: «Ну, где ты, где?»

Не нашел он глиняный шарик.

Наверно, как и задумано было, найдет его через миллионы лет новый мальчишка и узнает, что жил когда-то на свете Стасик Скицын…

От этой мысли не стало легче. Стасик поднялся по насыпи на рельсы. Оставалась последняя дорога, последний план. Пойти на обрыв у станции Река, сесть на том же месте, где в прошлом году, и вылепить новый шарик. Такой же.

Не было никакой уверенности, что этот шарик откликнется. Но ведь сперва еще нужно дойти, слепить. А пока идешь, есть надежда. Пускай хоть самая крошечная. И Стасик пошел, хотя понимал, что путь до пристани отсюда ох какой не близкий.

Он прошагал по шпалам примерно с полчаса — мимо заборов и пустырей, мимо будок, цистерн и кирпичных складов. И ни разу не прошел навстречу и не догнал его поезд. Станция была уже близко: справа блестела вода, слева поднимались обрывы.

От реки из-за свалившегося под насыпь товарного вагона поднялись на полотно четверо. Без испуга, с пренебрежительным равнодушием к очередному несчастью Стасик узнал Бледного Чичу, Хрына и Бомзика. А потом узнал и четвертого: длинного, с тонкой шеей, со стриженой головкой и мягким вздернутым носиком. Это был тот, который командовал в прошлом году, когда гонялись за Стасиком и заставили спрятаться в вагоне.

Поднялись они, пошли навстречу. Бомзик держал на плече моток веревки с проволочной «кошкой». Наверно, компания что-то вылавливала в реке. Может, оружие? Ходили слухи, что банда «Попрыгунчики» перед своим разгромом утопила недалеко от пристани связку немецких автоматов и ящик с гранатами. Находились любители, искали…

Яшка говорил, что обшарил импульсами все дно и никакого оружия там нет…

Эх, Яшка, Яшка… Где ты сейчас?

Конечно, это была чисто случайная встреча. Но Стасику она случайной не показалась. Наоборот, все одно к одному. Если уж потянулась цепочка несчастий, без Чичи не обойтись.

Стасик не остановился, не сбил шага. И мыслей о бегстве не было. Он шел навстречу врагам со злой покорностью судьбе, с усталой гордостью и с безразличием к тому, что будет дальше. Так, наверно, идут на минные поля насмерть израненные в бою корабли: пронесет — ну и хорошо, а нет — значит, наплевать…

Сначала казалось, что пронесло. Чича и Бомзик даже раздвинулись, пропуская его сквозь шеренгу. Чича только скривился:

— А, Вильсон! Ну, гуляй… в сапогах по Сиксотному морю.

И Стасик сквозь вражий строй прошел целый-невредимый…

— А ну стой!

Он оглянулся через плечо. Чича что-то шептал тощему, стриженому. Потом нехорошо посмотрел на Стасика. Заухмылялся — белесый, противный:

— Стой, говорят…

Стасик остановился. Все равно догонят.

— Где твой кореш-то чокнутый? — ехидно сказал Чича. — Забрали в дом для психов?

— Не твое дело, — без всякой надежды на избавление отозвался Стасик.

— Во! — обрадовался Чича. — Видишь, Васяня, как разговаривает! С ним по-хорошему, а он… Всегда так!

Васяня — имя хотя и не совсем обычное, но все же человеческое. Может, он и по натуре больше человек, чем трое других? Едва ли… Сейчас он пригнул к плечу стриженую голову, открыл рот, пошевелил треугольным подбородком с маленьким лиловым чирьем — то ли зевнул, то ли нижняя челюсть у него болела. Потом плюнул сквозь серые губы. Оглядел Стасика от сапог до макушки. Сказал сипловато, непонятно и веско:

— Сява.

— Ага! — обрадовался Бомзик.

— А ты закройся, ты тоже сява… пока. Чича, у тебя к этому что?

— Ну, я же говорил. Вильсон это… Помнишь, в том году гоняли! А потом он с одним психом лохматым… А сейчас не говорит, где он… который тогда с ним…

— Говори, когда спрашивают, — неожиданно произнес Хрын. Выкатил глаза и тяжело задышал: видимо, эта фраза стоила ему больших мозговых усилий.

— Помолчи, если в черепушке пусто, — вздохнул Стасик.

Чича обошел Стасика, ухватил за локти, твердым коленом уперся ему в поясницу.

— Ребя, дайте ему по соплям, чтоб ответил: куда лохматый девался?

Васяня улыбнулся. Криво, по-клоунски — наверно, чирий мешал. Сморщил узкий лобик. Рыже-серые глазки засветились.

— Он чё, говорить не хочет? Спрашивать уметь надо. По-научному… — Он шагнул к Стасику, большим пальцем сильно, с притиранием провел по его лицу — от подбородка до лба, так что нос чуть не оторвался. Стасик сжал зубы, замотал головой.

В это время летучая морось превратилась в дождик.

— Ай-я! — запрыгал Бомзик. — Капает… Льется…

— Айда, парни, вон туда, — приказал Васяня. — Сяву тоже берите, там поговорим… — И Стасика повели к дощатой будке, что стояла под кручей, за двойной шеренгой топольков. Она была вкопана в откос — виднелась лишь передняя стенка с приоткрытой дверью и козырек наклонной крыши с лоскутьями толя.

Стасика втолкнули в полумрак. Помещение оказалось квадратным, метра два в ширину и длину. Наверно, бывшая кладовка дорожных рабочих или чей-то заброшенный сарайчик. Пинком пленника загнали в угол. Снаружи в это время ударили по глине, по лопухам, по крыше отвесные струи.

— В самый раз смотались, — выдал Хрын умную фразу и опять начал шумно дышать, счастливый своим успехом. Бомзик сказал солидно:

— В нашем деле всегда главное — вовремя смыться. — И примолк опасливо: не много ли взял на себя?