Фредерик Пол - Остановка на Медленном Году (сборник)

— На этот раз у тебя определенно получилась женщина, что уже хорошо. — Она вернула ему стихотворение.

Сэнди рассчитывал на большее.

— Тебе не нравится?

Она взглянула на него с шутливым отчаянием.

— Конечно же, понравилось! В своем роде. Ты решил перейти к сути дела, не так ли? И любой женщине понравится, если для нее сочинят стихотворение, правильно?

— Не знаю. Я надеюсь, что понравится.

— Обязательно. И я не исключение. Но, видишь ли… — Она нерешительно помолчала. — Видишь ли, Сэнди, я боюсь запутаться. Понимаешь? У меня работа, обязанности, и мне не хотелось бы вмешивать сюда личные отношения… Ты понимаешь меня?

— Больше целоваться не будем? — с сомнением произнес Сэнди.

Она засмеялась и пригнула голову, потому что рядом неожиданно приземлился Оби. Он заглянул через ее плечо и спросил:

— Значит, он все–таки показал тебе стихотворение?

— Да, показал.

— По–моему, отличное стихотворение, — как верный друг, похвалил он произведение Сэнди.

— Жаль, что на английском. Если хотите, Сэнди напишет еще лучше, но по–хакхлийски.

— Не оставишь ли ты нас в покое? — резко спросил Сэнди.

Оби обиженно взглянул на него и упрыгал прочь. Сэнди сказал с виноватым видом:

— Он очень обрадовался, что мы летим в Нью—Йорк. Никак не может успокоиться.

— Нью—Йорка, собственно, больше нет. Мы не совсем в Нью—Йорк отправляемся…

— Ну, просто Йорк, хорошо. Или как там еще вы его называете? Все равно. Мы столько старых фильмов смотрели… и Оби еще очень молод.

Забавно, что, услышав собственные слова, Сэнди вдруг осознал, что уже некоторое время действительно считает себя изрядно возмужавшим. Замечание Маргарет угодило прямо в яблочко. Хакхлийцы из когорты Сэнди — игривые, непоседливые, шумные, временами обидчивые и агрессивные — действительно больше напоминали ему детей. Другое дело — он сам, Джон Уильям Вашингтон, он умеет вести себя как взрослый, и, более того, он переживает чувство, недоступное пониманию хакхлийцев — он «влюблен».

Но Оби услышал его замечание.

— Я не ребенок! — крикнул он. — Смотрите, как далеко я могу прыгнуть! Разве ребенок умеет так прыгать?

И, глядя на Сэнди, он ракетой взлетел на верхушку лифтового отделения, присел на корточках и ухмыльнулся.

— Все–таки он еще не совсем взрослый, — извиняющимся тоном сказал Сэнди.

Маргарет молча кивнула, потом посмотрела куда–то поверх плеча Сэнди.

— Вон он! Там! — воскликнула она. — Видишь? Левее, над тем облаком? Это наш дирижабль! Он останется в городе на ночь, а утром мы отправимся в полет, в Йорк!

Вытянув шею, Сэнди с восхищением смотрел на воздушный корабль. Позади послышался клич Оби:

— А вот и я!

И он, глядя на дирижабль, прыгнул, но не на парапет, в которой целил.

Он допустил ошибку. Он неверно оценил траекторию полета, совсем чуть–чуть. Он задел поручень ограждения, но задержаться не сумел. Маргарет вскрикнула, Сэнди тоже закричал и вскочил со стула, прыгнул к парапету, чтобы подхватить хакхлийца, но не успел. Оби, царапнув парапет, в панике попытался удержаться, но его подбросило, и он исчез за ограждением. Сэнди и Маргарет слышали его вопль; Оби в ужасе вопил, пока падал, до самого конца.

Падающий с двенадцатого этажа человек ударится о землю со скоростью чуть больше семидесяти миль в час. Этого вполне хватит, чтобы убить его. Если с той же высоты падает хакхлиец, то он ударяется о землю приблизительно с такой же скоростью. Конечно, хакхлийцы привыкли к силе тяжести на сорок процентов большей, чем земная, это правда. Хакхлиец выдержит перегрузку, способную убить или покалечить землянина, но предел существует даже для хакхлийцев. Падение Оби более или менее равносильно падению с восьмого или седьмого этажа. Но даже такая высота убьет и хакхлийца, и человека. Удар при столкновении слишком силен.

— Ведь он был моим другом! — рыдал Сэнди. Перед глазами его все еще стояло жуткое зрелище: Оберон, распластавшийся на тротуаре, невидящие глаза его широко раскрыты, а тело лопнуло от удара. А вокруг сгрудились человеческие существа, глазеют на вывалившиеся наружу внутренности с любопытством и отвращением одновременно. Они не имели права смотреть на Оби так. Кто им позволил?

— Конечно–конечно, он был твоим другом, — утешала его Маргарет.

— Сэнди, я понимаю, сейчас не самый подходящий момент, и тебе трудно, но… у хакхлийцев есть какие–то похоронные обряды? Может быть, нужно что- нибудь подготовить?

— Похоронные обряды?

— Нужно что–то делать с телом Оби. Его подобрала «Скорая помощь», но что нам теперь предпринять?

Сэнди смотрел на Маргарет и не знал, что сказать. Едва ли стоило сейчас напоминать ей, в чем состояла суть «похорон» у хакхлийцев. Тем более, организовать хакхлийские похороны все равно никакой возможности не было.

— Не важно, — сказал он. — Справьтесь у Полли.

— Но Полли ушла в номер, — заметила Маргарет, — она разговаривает по радио, кажется, с основным кораблем. Мы ее спрашивали, но она заявила, что ей все равно.

— Ну да, ей все равно, — пробормотал Сэнди. — Им всем наплевать. А что вы делаете с умершими?

— По–разному. Как семья решит. Иногда хороним, а чаще всего — кремируем.

— Хоронить? На кладбище?

Подобная мысль заставила Сэнди содрогнуться: он представил мертвого Оби, засыпанного землей, в могиле, где труп его обречен гнить и разлагаться. Он поежился.

— Поступайте по своему усмотрению, как считаете лучше. Кремация подойдет, вполне… Маргарет, какой ужас!

Наконец из своего номера ворча вернулась Полли. Судьбой останков Оби она почти не интересовалась.

— Какой ужас! — Полли буквально повторила слова Сэнди, но смысл вложила совершенно другой. — Хо—Чет–икти–Коли–как был нашим единственным… Что?

Ну, хорошо, пусть Оберон. Оберон у нас был единственным специалистом по астрономии. Чин Текки–то сообщает, что Главные Вышестоящие не желают посылать замену.

— Значит, в Нью—Йорк на конференцию вы не полетите? — с тревогой спросила Маргарет.

Полли фыркнула и повертела торсом, что означало крайнее раздражение.

— Вовсе нет! По приказу Главных Вышестоящих место Оберона займу я, я ведь тоже достаточно осведомлена в области астрономии. Поэтому откладывать полет нет смысла, я так считаю. Кроме того, — добавила она тоном, который для Полли вполне мог сойти за добродушный, — мне очень хочется прокатиться в «дирижабле». Это интересно. Как ты считаешь, Сэнди?

Но Сэнди, объятый горем, ничего ей не ответил.

Если бы путешественник двадцатого века взглянул на карту мира, он изрядно удивился бы. Очертания побережий стали совсем другими. Поднявшаяся вода отвоевала у Чикаго и Сан—Франциско сушу, некогда украденную людьми у озера и залива. Катарская впадина в Ливии превратилась в солоноватое озеро, заполненное наполовину дождевой водой, наполовину — перелившимися через край водами Средиземного моря. От Бермуд осталось одно воспоминание. Голландские польдеры вновь теперь принадлежат Северному морю, а ленивая в нижнем течении Миссисипи затопила Новый Орлеан, основное же русло с тех пор давно прорвало дамбы, возведенные инженерно–строительными частями армии, и пробилось сквозь Атчафалайю. Гавайи лишились приманки для туристов — Вайкики, хотя островов осталось довольно много, ведь происхождение–то у них вулканическое. Мелкие песчаные острова вдоль восточного шельфа Северной Америки целиком ушли под воду, и теперь это не острова, а мели. Хищные акулы выискивают добычу в игорных залах Атлантик–сити, а на площадках для гольфа морских островов Джорджии разрастаются коралловые сады. Нью—Йоркский залив в три раза увеличился в размерах, он, как оспинами, испещрен островками, а статуя Свободы продолжает стоять, но по лодыжки в воде. Когда начали таять льды у Северного полюса, ничего страшного не случилось — льды все равно были плавучими, и общий уровень Мирового океана остался прежним. Ледники — другое дело. Но и они, считай, оказались пустяком, сущим пустяком. А вот что началось, когда Антарктида потеряла шельф Росса… Таким образом, окраины континентов подмокли, а в центральных областях режущие, иссушающие ветры поднимают пылевые бури, сдувая плодородный слой почвы.