Михаил Лапиков - Чепай

— Обед, — бессвязное словоизлияние пришлось капельку подтолкнуть в желаемом направлении. — Борщ. Сметана. Хлеб. Где?

— Там, — пунцовый уже просто до свекольного цвета олух наконец-то одолел косноязычие, приложил руки ко рту и оглушительно заорал, — Тёть Паш! Тё-тя Па-ша!

В дверях барака воздвиглась монументальная фигура в некогда розовом, а теперь выцветшем добела сарафане из дешёвой ткани. Недостаток роста фигура успешно компенсировала шириной — дверь краснолицая тётка неопознаваемого возраста перекрывала целиком.

— Это чего? — тётя Паша растерянно перевела взгляд с нашего сопровождающего на металлическую громаду за нашей спиной. — Это они?

— Ага, — подтвердил салабон. — Ген-Сеич с их старшим разговаривает сейчас, но их покормить бы, и вообще…

— Ах ты ж боже ж ты мой! — всплеснула руками тётя Паша. — Деточки ведь совсем!

— Мне уже почти семнадцать! — обиженное бурчание Ксении прозвучало уже в спину тёти Паши.

— У неё муж на двадцать-пятьсот сорок третьем кочегарит, — пояснил вполголоса наш провожатый. — Это вы его сегодня в город привели, вторым шёл. Уже всё депо знает.

Тарелка совершенно нажористого уже только по запаху горохового супа с луком и жареным салом и толстые ломти ноздреватого чёрного хлеба появились на грубом деревянном столе чуть ли не раньше, чем мы зашли на тесную кухоньку. Простая железная кружка с дешёвым чаем, домашняя ватрушка и пара неаккуратных кусочков грубого жёлтого сахара после них показались ни капли не хуже десерта в "Хилтоне".

Плохой знак.

Очень плохой.

— Скажите, — гостеприимная хозяйка так ловила каждое слово гостей, что не возникало и тени сомнений, — а полежать здесь можно где-нибудь? Часика два хотя бы?

Просьба вызвала ещё один бурный взрыв причитаний о бедных деточках, но итог свой возымела — нам предоставили аж целый угол жилой комнаты размером чуть больше моего домашнего платяного шкафа, но зато с продавленной узкой койкой у стены.

— Мы ещё воду набрать должны, — нерешительно промямлила Ксения. — И отработку бы слить…

— Заливайте, — безмятежно ответила Ваша Покорная.

— А ты? — растеряно спросила педовка.

— А я полежу, — сейчас даже застеленная грубым шерстяным одеялом без пододеяльника кровать выглядела невероятно привлекательно, — Часика эдак четыре. А лучше бы шесть.

— Но, — Ксения растерянно запнулась, — но…

— Вот скажи мне, — постарайся Ваша Покорная ещё чуть-чуть, и слова бы получилось мазать вместо мармелада на гренки, — без тебя наша самоходная баня, если что, хоть пару часов провоюет? Ну, только честно?

— Да, — подтвердила она.

— А без меня? — риторический вопрос педовку ожидаемо добил. — Во-от. Поэтому, займи наших гостеприимных хозяев работой, а если вдруг окажется, что им по силам закончить без тебя — перестань дурить, и тоже хотя бы пару часов отдохни. Это приказ. Выполнять!

— Есть, — ошалело пискнула Ксения, и торопливо вымелась из комнаты.

На стене приглушённо тикали антикварные ходики.

— Ещё и с кукушкой, наверное, — последняя мысль проскользнула уже в полусне. Шок и усталость неумолимо брали своё. В конце-то концов, это самоходная баня железная, а Ваша Покорная — вот ни разу. Объятия мутной полудрёмы навалились разом, как после третьего стакана текилы в душном ночном клубе.

Впрочем, это вовсе не означало, что Вашей Покорной удалось толком выспаться.

Как же!

У правильного горохового супа на жареном сале и картошке с чёрным хлебом есть масса достоинств. Только вот спокойно лежать в желудке он, при всей питательности, как правило, не желает. Этот раз исключением не стал.

Торопливые поиски заветного фаянсового трона закончились ничем. В бараке отсутствовала даже такая излишняя роскошь, как водопровод. Ощущения по этому поводу стремительно приближались к сугубо тематическим, из тех, которым предаются в клубах с очень хорошей звукоизоляцией и записью по рекомендациям знакомых. Не то, чтобы Ваша Покорная имела что-то против любителей подобной формы отдыха как таковой, — но обстановка к собственным преждевременным экспериментам в этой занятной области явно не располагала.

К счастью, гостеприимная хозяйка оказалась поблизости.

— Где? — страдальческое выражение лица оказалось лучше тысячи слов.

— Там, — последовал столь же односложный ответ, и тётя Паша кивнула на дверь в глубине барака.

Разумеется, ждать за дверью комфортабельный туалет не имело смысла. Среди верёвок с застиранным бельём и раскидистых деревьев на заднем дворе барака притаилась в теньке заветная деревянная будка с декоративным сердечком, выпиленным прямо в двери.

Опознать назначение будки вполне вышло бы и без него — только по запаху. Но и брезгливость, и страх растерять последние остатки достоинства, полностью капитулировали перед третьим, куда более всепоглощающим чувством.

— Уй, ё-о-о… — запоздалое осознание, на каких таких досках Ваша Покорная сидит босыми ногами и голым задом накатило как безжалостный кендошный удар "конэко но хикки", в наших краях более известный как "писец котёнку". Лишь криво оборванный газетный лист из жестяного ящика на стене помог хоть как-то приглушить мучительную бурю на душе. Только вот помог ли?

— УДОБРЕНЫ ДОСРОЧНО! — бросился в глаза издевательский заголовок. — На месяц раньше срока завершен план внесения на поля навоза!

Никаких моральных сил дочитывать это глумление у Вашей Покорной уже не осталось. Фрагмент газеты оказался безжалостно скомкан и незамедлительно использован по назначению.

Нагло жужжали толстые сытые мухи.

— БОЛЬШЕ ЯИЦ У ГОСУДАРСТВА, — следующий обрывок газеты по увлекательности не уступал предыдущему. — Труженики села, воодушевлённые историческими решениями партии Ленина-Сталина…

Отправились примерно в том же направлении. Третий клочок бумаги заинтересовал Вашу Покорную немного больше:

— …из деревни застрочил пулемет. Левенцов упал, обливаясь кровью. Но, падая, он все же сумел отомстить врагу. Метким выстрелом из револьвера Левенцов наповал уложил польского… — к сожалению, узнать, кого именно, Вашей Покорной так и не довелось. Остаток листа занимала чёрно-белая карта с несколькими жирными линиями границ.

Если верить легенде, разделяли они зону обоюдных государственных интересов СССР и Германии на территории "бывшего польского государства". К сожалению, вместо финала боевика, явно по мотивам раздела, оборот карты занимал чудовищный канцелярит о невероятных успехах редакции газеты"…в деле воспитания советских детей в духе любви и преданности нашей цветущей Родине и великой партии Ленина-Сталина".

Это судьбу третьего фрагмента газеты и определило.