Юрий Греков - На кругах времен (Сборник)

Иван, поеживаясь, трусцой пересек двор и, осторожно приоткрыв калитку, выглянул на улицу. Ничего необычного он не увидел, и шальная мысль снова встряхнула его — все привиделось. Не может такого быть! Но мысль эта мелькнула и пропала, сменившись другой, трезвой: пора приступать к делу. И первый шаг на этом пути — в магазин. Нет, не за транзистором или еще какой ни будь деталью для чертовой машины. Иван прикрыл калитку и быстро зашагал к центру-покупать пальто и шапку.

Сколько времени он сидит здесь, Иван не знал — два часа, три… давно, в общем. Какое-то отупение все больше охватывало его, и, прикладываясь к деревянной кружке, он уже почти не удивлялся происходящему вокруг.

Он забрел сюда нечаянно да так и застрял, почти обрадовавшись возможности традиционным способом заглушить отчаяние, прочно поселившееся в его душе от бесплодных попыток понять, что же произошло с ним, как выпутаться из положения, которое называется «кур в ощип».

В это утро Иван нацарапал на стенке седьмую черточку — миновала неделя с того — первого — 30 февраля. Первого, потому что и на второй день в «Зорьке» стояло то же самое число, только среду сменил вторник. На третий день тоже было 30 февраля, но уже суббота. Поняв, что и на четвертый день, даже если он окажется, скажем, понедельником, все равно будет тридцатое февраля, Иван прибег к способу Робинзона Крузо. С той разницей, что Робинзон делал зарубки на дереве, а Иван рисовал на беленой стене очередную черточку, чаще всего горелой спичкой.

Сегодня он чиркнул спичкой по стенке уже по привычке, усмехнувшись про себя: черточка-то последняя. Потому что всю эту неделю Иван занимался не только тем, что отмечал очередное тридцатое февраля. Просыпаясь с рассветом, он торопливо натягивал доху и, нахлобучив ондатровую шапку, купленную у мордастого киоскера за полторы гривны, осторожно выходил, стараясь не потревожить хозяйку, и по безлюдным еще улочкам пробирался в сарай маслобойки. Препятствие в виде сторожа он устранил испытанным способом- гранатой. Не «лимонкой», конечно, а «Лимонной». Оружие оказалось безотказным, хотя и дороговатым — в Ивановом времени сторож удовлетворялся втрое более дешевым «Вин де масэ».

Работая с утра до позднего вечера, Иван сделал с машиной то, что в просторечии называется «раскурочить», а проще говоря, разобрал ее до винтиков. И тут проявился закон, имеющий в физике легкомысленно кулинарное название: закон бутерброда. Закон этот состоит в том, что уроненный бутерброд обязательно шлепнется на пол маслом вниз — отсюда и название. Но поскольку действие «закона бутерброда» бутербродами не ограничивается, а проявляет себя в самых различных и непредвидимых случаях досаднейшими сюрпризами, тo чаще всего он известен под значительно более точным но еще менее научным названием — «закон паскудности». В нашем случае закон этот проявился в том, что, только разбросав машину почти до молекул, Иван убедился, что работу проделал напрасную: поломка была пустяковейшая, не поломка даже, а так — пустячишко: перегорел резистор пускателя. И заменить этот резистор, который Иван, вовсе не будучи славянофилом, называл прежним его именем «сопротивление», было раз плюнуть. Поняв это, Иван плюнул — надо же, сколько времени впустую просадил! Впрочем досада его улетучилась через считанные секунды, в течение которых до него доходило главное и самое важное: машина практически цела. На сборку уйдет еще одно тридцатое февраля. Резистор не проблема — в любом трехрублевом школьном «радиоконструкторе» этих резисторов горсть.

Сборка машины была уже позади, и в это утро Иван пришел в сарай, чтобы навести последний «марафет», после чего оставалось только купить резистор, воткнуть его на место — и «ариведерче, Рома»…

Иван присел на кирпичи, накрытые ветошью, и вытащил припасенную с вечера еду. В первые дни он пытался поесть в столовой, но, когда бы он ни пришел туда, на дверях висела писанная золотом по черному табличка, на которой в зависимости от времени дня значилось «Закрыто на завтрак», «Закрыто на обед», «Закрыто на ужин». На помощь пришел тот же киоскер — у него Иван купил три банки кальмаров, попутно узнав, что это и есть те самые «пружанки», и метровой длины закрученную жгутом булку, называвшуюся «франзоля».

Пружанки, напоминавшие плохо проваренную резину, Ивану не понравились, но крутить носом он не стал, рассудив, что жевать кальмаров все-таки калорийнее, чем читать золоченую вывеску на столовской двери.

Сжевав очередную банку резиновых калорий, Иван просвистел два такта «Яблочка» и пустился добывать резистор…

Только в пятый раз прошагав квартал из конца в конец, Иван понял, что радиомагазина на том месте, где ему положено быть, нет. Дом в полтора этажа, где за узкими витринными стеклами должны были лежать аккуратно расставленные радиодетали, стоял на своем месте. Но в окнах его были выставлены не радиодетали, а сбившиеся в тесную толпу разнокалиберные горшки с геранью. Над дверью висела вывеска, на которой было выведено вязью: «Карвон сарой». Иван было понадеялся, что так здесь радиомагазин называется, но робкая надежда протянула хилые ножки, едва только Иван прочитал чуть ниже: «Постоялый двор». И уже машинально скользнув по другим надписям — «Готель», «Весница» и еще каким-то, он отвернулся и зашагал прочь. И тут на противоположном тротуаре он увидел Ваську Трошина, танцплощадочного заведующего. Трошин стоял с видом витязя на распутье. Иван через плечо оглянулся — на ближнем доме висела вывеска «Трактиръ», а чуть подальше — «Шинокъ». Жуков машинально отметил, что заведений этих он не помнит почему-то, но раздумывать не стал и кинулся через дорогу к Васе. Тут бы и мог закончиться наш рассказ, потому что из-за угла с трамвайным лязгом вылетела группа всадников с копьями наперевес. Зазевайся Иван на секунду — и прости прощай, Иван Жуков! Но чудом каким-то он вывернулся из-под копыт, ощутив затылком конское дыхание, полуоглохший от лязга, пронесшегося у него над ухом, Иван выскочил на тротуар и остановился, глядя вслед странным всадникам, вырядившимся в костюмы из водосточных труб, молочных бидонов и с рогатыми ведрами на головах.

— Скачут, сволочи, — раздалось рядом. Жуков обернулся. Рядом стоял Васька, глядя вслед отдаляющемуся грохоту. В прищуренном взгляде его стояла зависть, и зависть прозвучала в слове, которое он произнес то ли про себя, то ли обращаясь к Ивану:

— Лыцари…

Жуков инстинктивно почувствовал, что Трошнн его не узнал, и убедился в этом тут же, когда просил:

— Извините, гражданин, где здесь радиомагазин?

Васька подозрительно посмотрел на него, Ивану показалось, что он вроде принюхался даже: