Вадим Сафонов - Победитель планеты (двенадцать разрезов времени)

Желобок прорезал их перья-лепестки. И тут шли непрерывные токи воды. Реснитчатый покров гнал водяные струи вдоль лепестков, туда, где в центре чашечки чернелось отверстие. Водовороты в распростиравшей гигантские ветви членистой известковой гуще — и больше ничего, никакого движения. Вода и все, что было в ней, прогонялось сквозь строй сторуких морских лилий в беззвучии смерти, к черной яме посредине чашечки, зияющей, как раскрытая могила.

А внизу, на камнях, прятались между стеблями маленькие мешковидные шары и многоугольники. Иные прирастали коротким стебельком. Другие были свободны, они ползали медленно и трудно. У них намечалось пять углов. Были напоминавшие тыквы, дыни, яблоки. И все покрыты табличками, продырявленными порами.

Странные сборные существа, совместившие в себе природу нескольких классов иглокожих, похожие одновременно на морские лилии, морские звезды и голотурии, — это были цистоидеи, морские яблоки, известковые фрукты каменистого дна моря.

Мы — в нижнем силуре.

Вода, наполняла плоские впадины. Тут были лагуны, озера, просто лужи. Море заканчивалось ими, как бы раздробляясь на тысячи осколков. Местами песчаная пересыпь начисто отрезала их от океана. Мелкий внутренний бассейн стлался до горизонта. Он казался безбрежным. Кое-где кочки липкой глины выступали на его поверхность.

А вокруг лагун, затонов, озер и солоноватых водоемов расстилались пески. Мертвая, пустая страна, красная от окиси железа.

Солнце проходило над ней мутным, тяжелым шаром по низкому, свинцовому небу и в полдень обрушивало на нее всю ярость лучей, от которых трескался песчаник.

И тогда каленый воздух токами поднимался над пустыней. Края ее рябили; там вставали миражи. Смерчи затемняли день песчаными самумами. Они засыпали полосы затхлой солончаковой грязи, окаймлявшей водоемы. Сотни тысяч тонн воды обращались в пар, как в гигантской парилке. И мелкая вода отступала. Иные водоемы летом пересыхали вовсе.

Их восстанавливал снег суровой зимы. Весенние ливни доливали их доверху. Тут все шло так, как идет сейчас во внутренней Австралии и в приаральских степях.

Но эти пересыхающие солоноватые лагуны мертвой страны не были мертвы. Они кишели червями. Их населяли трилобиты. И в илистых ямах, на дне тех из них, что соединялись с морем, лежали, зарывшись хвостом в песок, неподвижные чудовища.

Они имели необычайный вид. Костяные щиты покрывали их голову и вздутое тело. Иногда, шевелясь, они взмахивали двумя плавниками, как крыльями. Тогда, в туче поднявшейся мути, они напоминали устрашающего ангела с рыбьим голым хвостом.

Но они только казались грозными. Они питались органическими остатками в илу, набивая ими крошечный трубчатый рот и прямой кишечник. Их вялое тело, забитое в костяной мешок, внутри не имело опоры скелета. В мозгу с горошинку брезжило только одно чувство — темного страха. И здесь, в этих жалких илистых пастбищах, на рубеже пустыни, природа нашла единственное место, где панцирные рыбы могли жить в относительной безопасности.

Веснами и в пору ливней, когда вода стояла высоко, море выбрасывало в лагуну гостей. Это были посланцы нового, страшного населения глубин. Заплывали голубоватые акулы с глазами, окруженными костяными кольцами. Каждый взмах их хвостового плавника с длинной верхней лопастью производил бурю. За их движениями было трудно уследить. Показывались исполинские спруты с раковинами, закрученными спиралью, похожими на колесо.

И тогда смерть врывалась в воды, тронутые гнилью. Обитатели прибрежья были беззащитны перед пришельцами, вооруженными невиданными орудиями истребления. Редели стаи трилобитов. Челюсти акул рвали мясо под панцирем гигантского рака, медлительного и неуклюжего.

Начиналось бегство. Глубже в ил зарывались панцирные рыбы. Скорпионоподобные трилобиты, последыши обильного племени первых покорителей моря, свертывались в шар, как мокрицы. И теснее жалась к берегу прочая мелкая жизнь отверженных великого океана.

Их было много, товарищей панциреносных пожирателей ила. Тут, где стоячие болота сменяли море, жили небольшие рыбешки. Их тело не отличалось стройностью. Покрытое крупными чешуями, костяными и ромбовидными, оно походило скорее на неровный угловатый брусок. Оно не годилось для того, чтобы рассекать морские волны. Буря повалила бы замертво этих рыб. Здесь, на мелком месте, они цеплялись за вязкую глину дна двумя парами длинных, насаженных на чешуйчатую ость плавников.

Странные плавники, меньше всего подходящие для плавания! В них было слишком много косточек и сухожилий, и острые лучи топырились в них, как пальцы. А так как в загнивавшей воде не обновлялся воздух, то рыба вставала на этих плавниках и глотком захватывала его с поверхности.

С этими неудачниками рыбьей породы судьба шутила невеселые шутки. Когда гигантский вытяжной колокол засухи забирал слишком много воды, они оказывались отрезанными от лагуны. Тесня друг друга, они толклись в усыхающей луже, как в неводе, и вода уходила вокруг них в вечно жаждущий зной.

И тогда они делали попытку доползти к более глубокой луже на своих растопыренных плавниках. Они глотали воздух и захлебывались им. Они давили извивающихся кольчатых червей и водоросли. И сотни их гибли.

Но вот эта и вот та доползут. У них больше мускулов в сухопаром плавнике, почти настоящая кисть лапы. И плавательный пузырь их, оплетенный сеткой кровеносных сосудов, не боится воздушных глотков. Они волочат тело по мокрому солончаку, более беспомощные, чем морские львы, которых на северных островах глушат дубинками зверопромышленники. Но им незачем торопиться. Они не встретят врага в пустыне — не встретят никого. Может быть, здесь, на суше, они в большей безопасности, чем были когда-либо в течение своей нескладной и трусливой жизни.

Края заросли растениями. Это не были уже водоросли, но еще они не походили и на травы, которые мы привыкли видеть вокруг себя. Укрепленные в илу, сантиметров двадцать ростом, они казались ветвящимися трубками, и листья не отличались от стебля. Трубки поддерживал, не позволяя им бессильно обмякать, твердый древесинный остов. В ветках прошли сосудистые пучки. И в зеленой ткани дыхательные отверстия для воздуха — устьица. На верхушках, над водой, набухали темные мешочки спор — мелкой пыли, которую разнесет ветер, чтобы на влажном илу она проросла тысячами новых трубок.

Вода этой лужи, колеблемая — в зарослях риний-пузырями болотного газа, набухала жизнью. Маленькие слепые рыбы, похожие на миног, рыли вязкое дно. Шоколадные черви, опираясь, как ногами, щетинками, попарно сидевшими на кольцевидных члениках тела, сползали с кочек грязи в воду и выползали назад. У иных членики собирались как бы в три группы — голову, туловище, угрожающе заостренный хвост. Они были жестки, ярко окрашены и походили сразу на раков, многоножек и скорпионов. Бахрома жабр еще виднелась у членистых придатков, и поры воздушных трахей унизывали туловище.