Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

Волнение поднималось в груди у Теина.

И как только смолкли бубны иналикцев, и усталый, опустошенный танцем Мылрок стал уходить с площадки перед Священными камнями, Иван Теин остановил его:

— Подожди, друг…

На Священных камнях теперь заняли места уэленцы.

Иван Теин сделал знак певцам, и они запели громко и слаженно, ударив в ярары.

Мало кто из слушателей помнил эту мелодию, но Джеймс Мылрок знал ее с детства, от деда, а Теину она передалась через прославленных певцов Уэлена, от Атыка.

Это была песня-танец о Великой победе, и впервые она исполнялась в августе тысяча девятьсот сорок пятого года вот здесь, у этих самых Священных камней Атыком и Мылроком-старшим, дедом Джеймса.

Джеймс Мылрок принял вызов.

Торопливо натянув снова танцевальные перчатки, он встал рядом с Иваном Теином.

Танец на то и танец, что другими средствами, а тем более просто словами его не пересказать, не передать тончайших оттенков жеста, выражения лиц исполнителей. Но те, кто смотрел в этот закатный час танец дружбы и братства людей Берингова пролива, сердцами своими ощущали величие мыслей и чувств Джеймса Мылрока и Ивана Теина.

Тогда, в сорок пятом году прошлого века, по дошедшим воспоминаниям, танец заканчивался тем, что над головами Атыка и Мылрока поднимались два флажка — советский и американский. На этот раз флажков не было, и вместо этого с последними ударами яраров Иван Теин и Джеймс Мылрок крепко обнялись, соединив руки, на которых были надеты древние танцевальные перчатки.

Гости разъезжались ранним утром.

Иван Теин стоял на Маячной сопке и смотрел, как скрывались за мысом паруса отъезжающих байдар.

А над ними все летели и летели вереницей грузовые дирижабли и вертостаты: строительство Интерконтинентального моста через Берингов пролив продолжалось.

Метелица не выдержал и вышел из теплого помещения на волю, на морозный ветер. Снег колол остро, напоминая толченое стекло. Его мельчайшие частицы больно били по обнаженной коже, воспаляя ее. И эту что ни на есть настоящую зиму Иван Теин называл осенью! «Вот когда установится морской припай — вот тогда, можно считать, и зима настала», — сказал он. «Осень, когда зреют плоды, желтеет трава и лист как золотой», — вспомнил было Метелица, но Иван Теин с улыбкой возразил: «Если мы и это время будем считать осенью, то лета у нас вовсе не будет. Останется лишь одна долгая зима, короткая весна, и тут же осень… Нет, так не выйдет!» — Иван Теин произнес это с такой убежденностью, будто Метелица и на самом деле собирался ввести новое деление года на Чукотке.

И все же зима наступала. Уже снег лежал вокруг, и только море оставалось еще темным. На горизонте белела полоска надвигающихся льдов. Она то исчезала, то снова появлялась, порой приближаясь так, что уже можно было различить обломки айсбергов. Все зависело от ветра. Ветер здесь был дирижером приближающейся зимы. Но создавалось впечатление, что он никак не может окончательно решиться приблизить ледовое поле к островам и поднявшимся из воды опорам будущего моста.

Малый Диомид различался только по проблескам мощных прожекторов, а материк скрылся в серой пелене осенней или, точнее, зимней снежной бури.

Порывы были так сильны, что Метелице пришлось крепко вцепиться в поручни ограждения. Холод стылого металла проникал сквозь толстые шерстяные перчатки, и Метелица пожалел о том, что не надел оленьи рукавицы. Минуту назад дежурный инженер уверял начальника, что легче всего наблюдать за началом движения настила моста к американскому острову по телевизионным каналам. Вообще-то он был прав: отсюда, да еще сквозь летящий, больно секущий снег, мало что можно разглядеть: скорость наращивания не так уж велика. Это все равно что стараться заметить движение часовой стрелки. И все же Метелица предпочел увидеть исторический миг начала движения именно отсюда. Чуть поодаль, на специально отведенном наблюдательном посту находились журналисты, фотографы и телеоператоры. На четырехкилометровом пространстве между двумя островами не было ни одной опоры. Мостовой настил будет как бы висеть на двух башнях-опорах, выросших над островами Ратманова и Малый Диомид.

То, что началось на этом берегу, в том же темпе должно было начаться и на другом, американском берегу.

Перед тем как покинуть помещение, Метелица успел переброситься несколькими словами с Хью Дугласом, и американец заверил советского коллегу, что у них все идет по графику и осложнений не предвидится.

Стыковка с американской половиной моста должна произойти через полгода, в середине марта.

Метелица глянул на то место, откуда должны пойти первые сантиметры уложенного полотна. Но там лишь выл ветер и свистел в металлических конструкциях живым, озлобленным зверем. Еще бы! Испокон века в эту пору года он был здесь единовластным хозяином, и вдруг человек поставил на его вольном пути эти бетонные башни и натянул толстые канаты.

Да, дежурный инженер был прав: лучше всего возвратиться в экранный зал. Оттуда все видно гораздо лучше.

Направляясь к двери, ведущей внутрь помещения. Метелица заметил на другом конце металлического балкона человеческую фигурку. Удивился, потом догадался, кто это. Перси Мылрок, которому он дал обещание позировать для портрета. По этому поводу вышел крупный спор с Владимиром Тихненко. Тот напомнил о тюбике из-под желтой краски на месте взорванного макета-моста, однако когда Метелица потребовал убедительных доказательств, Тихненко таковых не представил, отделавшись туманными намеками. Метелица сказал, что обещал Перси сделать все возможное, чтобы тот мог осуществить свои творческие планы, и что он. Метелица, привык держать свое слово. «Парень и так обижен судьбой, — добавил он. — Невеста убежала, да и земляки неважно к нему относятся. Пусть рисует…» И Метелица распорядился выдать Перси продолговатую металлическую пластинку с кодом-пропуском. Обычно Перси вел себя как и обещал: не мешал и действительно умел быть незаметным.

Вот и теперь художник только что попал в поле зрения, хотя он, наверное, вышел следом.

— Идите сюда, Перси! — крикнул Метелица съежившейся фигуре. — Пошли в помещение! Отсюда вам все равно ничего не увидеть!

В экранном зале диспетчерской дежурного инженера на экранах сияло лицо Хью Дугласа, а на других, числом не менее полутора десятков, с разных точек виднелись изображения обоих островов, точнее берегов, где нависшие над скалами эстакады, по сути законченные береговые части моста, должны наращиваться навстречу друг другу. Само это движение для человеческого глаза было так незаметно, что только с помощью двух специальных камер, как бы убыстряющих темп наращивания полотен моста, и можно уловить это движение. Все, кто находился в зале, смотрели на эти экраны, потому что на остальных одно и то же — летящий наискось ледяной снег.