Гарм Видар - Имя им - легион...

Он вошел в лифт и нажал кнопку первого этажа. Двери с грохотом закрылись, кабина лифта мелко затряслась, словно объятая приступом малярии и нехотя стала падать…

На мгновение у него перехватило дыхание, ему вдруг показалось, что кабина действительно падает. Он еле удержался, что бы не нажать кнопку экстренной остановки.

«Ерунда!» — он самоуверенно усмехнулся ловя собственное отражение в зеркале, укрепленном на боковой стене лифта. — «Погибнуть столь банально это не в моем вкусе!»

Лифт мягко затормозил, и двери со скрежетом распахнулись.

«Ха!» — злорадно подумал он, криво ухмыляясь. — «Вот вам всем!!!»

Он шагнул вперед и вдруг резко остановился. Чуть левее, полускрытый промозглым сумраком плохо освещенного подъезда, стоял совершенно невзрачного вида мужчина и неуверенно улыбался.

— Вы ведь, Айвен Чен?! — спросил мужчина тихим бесцветным голосом, как-то по особенному близоруко щурясь при этом.

— Да, — сказал Айвен холодно, немного сожалея, что отпустил на сегодня телохранителя. — Чем могу служить? (Щасс!!! Прямо так и начну.)

— Я… собственно, — пробормотал мужчина, — я приходил к вам в редакцию… на днях… рукопись…

Айвен тут же потерял всякий интерес к происходящему. По инерции он отчужденно поинтересовался:

— Так что там за рукопись?

— Вы ее прочли?

«Наглец!» — Айвен не глядя на спрашивающего, брезгливо поджал губы и холодно процедил:

— Рукопись, естественно в работе. О своем решении редакция вас известит.

— Значит вы ее еще не читали? — как-то облегченно произнес мужчина. Тогда, вы ведь не будете возражать если я ее заберу?

Айвен впервые с интересом глянул на столь забавный экземпляр человеческой породы. Абсолютно невзрачный тип! Только… Черт! Такое ощущение, что Айвен где-то его уже видел. Ну конечно! Наверняка в редакции, когда этот жалкий тип принес свою рукопись. Как же они все осточертели!!!

— Я пойду тогда, — почти робко спросил мужчина, — а через пару дней загляну снова и заберу рукопись…

— Приемные дни в редакции — вторник и пятница, с 14 до 16, - нехотя пробурчал Айвен, а затем твердой уверенно походкой прошествовал к припаркованной у дома машине.

Выруливая со стоянки Айвен Чен полностью выбросил из памяти мелкий досадный эпизод и, подкатив к редакции, вошел в здание в самом прекрасном расположении духа. Правда у лифта он задержался в нерешительности, но тут же самоуверенно улыбнувшись вошел в кабину и нажал кнопку этажа, где располагался его кабинет.

В своем кабинете главный редактор журнала «Шаровая молния» Айвен Чен, сев за стол и перекладывая бумаги, случайно наткнулся на потертую папку:

Буквы были написаны от руки и рука при написании явно подрагивала. Строчки вышли неровными и общее впечатление было такое, будто неведомый Дон Сендвич надписывал Папку на ходу, поспешно и похоже накануне хорошенько выпив для храбрости.

Айвен брезгливо ухмыльнулся:

«Вот уж, воистину, повесть хроника. Хорошо хоть, что не всех хроников тянет к перу».

С отвращением поддев ногтем обложку Айвен лениво раскрыл рукопись…

«…легионер Ирвин Ч. был одним из основателей «Золотой манипулы». Доступ в ее ряды изначально был крайне ограничен и с течением времени, по мере того, как легионеры старели, одновременно, при активной взаимной поддержке, захватывали ключевые посты в курируемой области, ограничения становились все жестче и жестче.

Со временем философия и деяния легионеров канонизировались, а чужаков перестали пускать вовсе…»

— Паскуда! — Айвен Чен в ярости отшвырнул папку на край стола и поспешно придвинул к себе телефонный аппарат. — Фридрих?! Это Айвен. Мне нужно срочно с тобой увидеться. Хорошо. Через час в «Орфее».

Айвен швырнул трубку и яростно побарабанил пальцами по столешнице.

Папка притягивала взор, словно позорное пятно в прошлом. Айвен вновь поддел ногтем обложку и перелистнул пару листов.

«…пришедшие к власти на гребне новаторского обновления, легионеры замкнув кольцо круговой поруки, умудрились превратить свои идеи в догму. Фетишизируя свое служение ремеслу они фактически образовали культовую систему ценностей, на базе которых возникла новая религия. Еще недавние реформаторы превратились в сектантов.

Со временем служение делу практически трансформировалось в отправление культа, все чаще и чаще принимавшее уродливые формы.

Еще недавнее простое замалчивание неукладывающегося в рамки культивируемых цеховых правил, переросло в неприкрытую травлю и уничтожение, как мыслей, так и их носителей.

Над происходящим нависла тень инквизиции…

А за всем этим стоял негласный магистр Ирвин Ч…»

Айвен вновь отшвырнул папку.

— Так. Интересно, — Айвен зло прищурился, — из какой же это щели потянуло сквознячком?

Через час Айвен решительно входил в двери небольшого ресторанчика «Орфей».

Фридрих был на месте.

— Вот полюбуйся! — процедил Айвен усаживаясь за стол и швыряя Фридриху злополучную папку.

— Это что, твой очередной гениальный опус? — криво ухмыльнулся Фридрих.

— Ты чем скалиться, лучше открой!

Фридрих лениво распахнул папку и наугад вытащил один из листков.

«…одна из наиболее мрачных фигур, входящих в Золотую манипулу, это, конечно, Дитрих. И не только потому, что отличается болезненным пристрастием к черному цвету, а и потому, что является непосредственным экзекутором. И как любой исполнитель, в отличии от людей Благословляющих, особенно бросающийся в глаза своими деяниями. Человек, выходящий на сцену, когда обычная политика информационной блокады оказывается неэффективной. Человек, который нейтрализует нежелательный источник возмущений. Черный Дитрих…»

— Интересно, — Фридрих пожевал бесцветными губами и вложил листок обратно в папку, машинально поправив черный блестящий галстук. — Досье собираешь?

— Дурак! — резко сказал Айвен, — это мне принесли в редакцию два дня назад. Да ты полистай, полистай…

«…отдельного внимания заслуживает процедура «Проклятия», своими корнями уходящая то ли в заседание закрытого клуба, то ли в светские беседы о ремесле, во время дружеского ужина.

Пройдя через пик своего извращенного развития, когда во время дикой оргии образчик, вызвавший особое раздражение, предавался огню, процедура Проклятия превратилась в особо изощренный ритуал, когда к изысканно сервированному столу подают не только деликатесы, но и идеи, а иногда возможно… и самого автора…»

Фридрих осторожно закрыл папку. Глаза его превратились в узенькие щелки, и он едва уловимым движением провел бледно-розовым языком по бесцветным губам: