Борис Фрадкин - Дорога к звездам

Возбуждение уступило место гнетущей пустоте. Яша казался себе ни к чему не способным, бездарным неудачником, пустым мечтателем. Не раздеваясь, в пальто, он бросился на кровать и долго лежал, уткнувшись лицом в подушку, без движений, без мыслей.

Борис засопел, заворочался. Свет разбудил его. Приподнявшись, он в недоумении посмотрел на Яшу.

— Ты чего?

— Так. Спи…

Несколько дней после этого Яша не садился за стол и не раскрывал книги.

А сводки о боях под Москвой становились все тревожнее. Бои шли уже в пригородах. Весь мир, затаив дыхание, следил за исходом решающих сражений.

Опять не было писем от Володи, замолчал Дмитрий Васильевич, не давала знать о себе Ирина. Вечерами семья Якимовых собиралась у репродуктора. Филипп Андреевич курил папиросу за папиросой и тяжело расхаживал по комнате. На коленях у Анны Матвеевны лежало забытое шитье. Она напряженно вслушивалась в неторопливые слова диктора, опасаясь проронить хотя бы одно слово. Яша и Борис стояли по обе стороны репродуктора, переглядываясь и покусывая губы…

С запада продолжала надвигаться грозная черная туча,

И вдруг радостным событием прозвучала весть о параде на Красной площади. Парад в то время, когда немцы под самой Москвой. Значит, Москва уверена в своих силах, значит, не бывать в ней немцам. Следовало ждать ответного удара.

Перед сном Филипп Андреевич решил еще раз послушать сводку Совинформбюро.

— Аня! Борис! Яша! — закричал он, — Слушайте, скорее! Наши наступают!

Начался разгром немцев под Москвой.

Теперь пламя в печи и сияние льющейся стали казались ярче, куда легче стало на сердце. Стешенко, швыряя в зев печи пудовые болванки, как бросают березовые веники, крикнул подошедшему Якову:

— Дали немцам жизни, а? Из нашей стали им снаряды на головы сыпались! Вот оно как оборачивается.

Стешенко думал об одном: как бы побольше выжать стали из печи. Когда регулировщицей в его смене поставили неопытную девушку-новичка, он целую неделю смотрел на людей волком, но не стал требовать замены. Не все ли равно, кому этот новичок достанется?

Девушка оказалась с огоньком. Она громко поддакивала Стешенко, когда тот спорил с Кашиным, требуя повысить силу тока, чтобы хоть немножко раньше срока закончить плавку.

— Ну ты, смотри у меня, — ворчал потом старший электрик на Любу, — не вздумай еще тут самовольничать.

Стешенко нет-нет да и заходил в кабину. Поглядывая на контрольные приборы и откашливаясь в кулак, он спрашивал Любу:

— Нельзя ли, Любовь Дмитриевна, все-таки того… еще подбавить жарку? Минуток бы пять хотя сэкономить.

— Ой, нет, Федор Петрович, — Люба с сожалением покачивала головой. — Мне уж и так от Кашина влетает, трансформатор перегревается.

— Чтоб его, тот трансформатор!

«Подбавить жарку» просили у электриков все сталевары. Это значило повысить силу тока в цепи электродов. У Любы стрелки амперметров лежали на красной черточке, и, оглядываясь на реле-автоматы, она вздыхала. Это были более строгие контролеры, чем даже Кашин. Стоило еще только совсем чуточку прибавить силу тока, как автоматы, наказывая регулировщицу за самовольность, выключали печь. На включение уходило непроизводительное время.

Яша сочувствовал и Стешенко, и Любе, но не мог ничего посоветовать. Он только-только начал разбираться в сложном технологическом процессе варки стали.

На комсомольском собрании Люба весьма недвусмысленно заметила, что у дежурных электриков бывает свободное время — роскошь абсолютно непозволительная.

— Интересуюсь, — возмутился один из монтеров, — как это дежурить, если и другим делом заниматься? Мы что, монтажники или ремонтники?

— Может, ты конкретно разовьешь свою мысль? — сухо спросил Борис и добавил сумрачно: — Сначала бы слазила на печь шины менять, а потом и философствовала.

— У меня конкретного ничего нет, — отрезала Люба, — но только очень неприятно смотреть, как вы иногда без дела болтаетесь.

— Даже на Якимова? — фыркнул кто-то из девушек, и Люба залилась румянцем.

Яша обиделся на Любу. И слова ее, и эта реплика задели его очень больно. Он — лентяй? Только этого еще не хватало! В течение недели Яша избегал заходить в кабину третьей печи и в цехе с Любой разговаривал сухим, официальным тоном.

Однако в глубине души он признавал правоту за Любой. Дежурство дежурством, но если имеется избыток времени, отчего же не использовать его там, где у других времени не хватает?

— Слушай, — сказал он однажды Борису, — давай помогать сталеварам.

— Это как же?

— Да хотя бы на загрузке печи. Дело простое.

— Простое… — проворчал Борис. — Мало мы с шинами жаримся? А принципиально я не возражаю. Давай.

После выпуска металла сталевар осматривал под печи, присыпал песком изъеденные места. Затем начинали загрузку, она производилась вручную. В печь забрасывали куски стального лома, чугунные чушки, а на самый верх стальную стружку. Завалка, действительно, не представляла ничего хитрого. Единственное, что требовалось тут от сталевара, это правильно распределить шихту по поду. Основная трудность состояла в том, что бросать чушки приходилось в раскрытый зев печи, который полыхал жаром.

После первой же загрузки, по примеру сталевара и подручных Яша и Борис сняли рубашки, пропотевшие до такой степени, будто побывали под проливным дождем. Впрочем, высушить их ничего не стоило у той же печи.

Полунин, поглядывая на ребят, скептически улыбался. Кашин говорил: «Молодцы, молодцы! Большое дело делаете», — и так пристыдил электромонтеров из других смен, что те поспешили последовать примеру Яши и Бориса. В стенной газете на друзей нарисовали дружеский шарж.

Работа на заводе все больше становилась по душе Яше Якимову. Даже в своих несложных обязанностях он умел находить увлечение, удивлявшее и Бориса, и Любу, и Полунина. Яша с особой старательностью притирал щетки в электромоторах, будто собирал часовой механизм. Даже перед тем, как завернуть в патрон обыкновенную лампочку, он протирал стекло до зеркального блеска, заглядывал в патрон, а включив лампочку, проверял, достаточно ли ярко она горит. В поведении Яши на каждом шагу сказывалось какое-то странное и непонятное для посторонних хозяйское отношение к тем предметам, с которыми он обращался. Это раздражало Полунина, считавшего, что Якимов излишне копается над каждым пустяком. Как бы то ни было, но сделанное Яшей переделывать не приходилось. Кашин вслух хвалил его, похлопывал по плечу, приводил в пример.

А Яша все чаще приглядывался к автоматике. Ему нравилось слушать деловитое перещелкивание реле, он мог часами наблюдать, как ползают то вверх, то вниз черные бревна-электроды, следуя за тающими воском чушками стального лома. Вид мраморных щитов с рядами поблескивающих медью рубильников, с глазками сигнальных ламп, с черными коробками реле — все это действовало на его воображение.