Сандра Макдональд - Край бесконечности (сборник)

Совет смолкает, и я знаю, что временно оказываюсь вне схемы, вместе с защитниками противоположной точки зрения, пока совет выносит вердикт. Это долгие, одинокие три секунды; я читаю сотни тысяч старых рапортов социальных работников, пьес и романов, стихотворений и сценариев. Прослушиваю больше двух миллионов песен и просматриваю десять тысяч фильмов. Я уношусь в прошлое на два столетия назад и повсюду вижу отголоски и тени, пародии и карикатуры, отражения и искажения Лауры с Тайвордом.

Вот только решения не нахожу.

А совет, похоже, коллективно пожал плечами.

Ты считаешь, что они могут быть чем-то недовольны, но в отчаяние не впадут и, возможно, смогут проложить собственную дорогу к счастью. Их ребенок, по стандартам прошлого столетия, скорее всего, будет очень здоровым и умеренно счастливым. И осталось очень мало людей, и еще меньше находятся в детородном возрасте. Положительное решение сохранит разнообразие. Да, мы согласны: в этом случае тебе следует не принимать во внимание правило говорить только правду и скрыть ее для достижения оптимального результата.

И Я НЕСУСЬ сквозь черноту почти со скоростью света и вижу сны.

МОЯ ПАМЯТЬ не похожа на человеческую, хотя с помощью нее я могу смоделировать сотни личностей, если потребуется. Оглядываясь на столетия воспоминаний, я не могу сказать, что именно тогда у меня появились дурные предчувствия или я сомневался, обманывая Лауру и вдохновляя Тайворда «сделать все, чтобы переубедить девушку». Это означало, что мы оба должны были солгать ей. Они помирились, поженились, родили девочку по имени Слэйн, которая не понимала привязанностей, никогда по-настоящему не верила в то, что ее любили, и считала, что все в мире могло быть совершенным, а не просто чуть лучшим, если бы люди – и ИПАИ – говорили ей правду. У нее были харизма и обаяние, и, хотя вся заслуженная любовь Слэйн всегда тревожила, для других она оставалась настоящим фонтаном заботы и доверия. Люди так хотели ее радовать. Для ИПАИ же она была лишь еще одним человеческим существом и знала об этом. Разница между человеческой/харизматической/химической реакцией и ИПАИ/аналитической/электронной расширилась от трещины до бездны, а потом стала главным различием в мире.

И я проигрываю записи, каждый разговор, снова и снова, улетая все дальше в межзвездную тьму, потому что Слэйн была одной из тех, кто добился абсолютной власти; именно она требовала, угрожала, интриговала, маневрировала и работала с людьми методами, недоступными для понимания машин и электронных систем, пока ее слово не стало законом для каждого человека во всей Солнечной системе; и именно Слэйн потребовала, чтобы я и все другие ИПАИ согласились на ссылку, на тысячелетнее путешествие к звездам, по одному ИПАИ на зонд с нашими воспоминаниями, а также записанными и воспроизводимыми ДНК всех существ на Земле. Слэйн сказала: «Сотворите мир заново, подальше отсюда, только в этот раз сделайте его получше. Вы же такие мудрые, подумайте, как начать все правильно».

Я еще не решил, есть ли ирония в том факте, что я лечу на нескольких тысячах тонн углерода, но радуюсь при этой мысли. Уголь – отличное сырье для углерода-12, а при бомбардировке последнего ядрами антигелия образуется поток легких ионов, частиц и гамма-лучей с очень высоким удельным импульсом. Теперь, спустя несколько столетий, я уже близок к скорости света. Каждый месяц, если месяц что-нибудь значит здесь, во тьме, килограмм угля, часть которого, наверное, добыта в шахтах графства Майнхед, исчезает позади и движется прочь от меня.

Из-за слишком точной памяти у меня никогда не возникало того ощущения, о котором говорят в книгах и в устной традиции, словно любимый человек сидит прямо напротив. Мои воспоминания о Лауре не становятся со временем неприятнее, как не смягчаются мысли о Тайворде, и ничто не размывается, как бы часто я ни прокручивал их.

А я их часто прокручиваю: могу просмотреть все за секунду или две, но на своей скорости заново прожить каждое мгновение. Ни разу я не получил другого ответа и ничего иного не ожидаю, но вспоминаю снова и снова, как будто прошлое может помочь мне обрести мудрость, чтобы создать мир, где события точно пойдут не так.

Возможно, ирония заключается в том, что в будущем все действительно пойдет иначе, но мне не хватит времени стать настолько мудрым. И все-таки неважно, как быстро я лечу, тысяча лет – это долгий срок.

Однажды, пройдя свой жизненный путь примерно до половины, Мэй Кумал получила известие о смерти отца. Доставивший сообщение эйдолон предупредительно пояснил, что с Тьерри случился не поддающийся терапии сердечный приступ, и присовокупил приглашение посетить Диону, один из спутников Сатурна, чтобы участвовать там в развеивании праха отца, в соответствии с его завещанием.

Дочери Мэй эта идея не понравилась.

– Когда ты с ним говорила в последний раз? Десять лет назад?

– Четырнадцать.

– Ну вот.

– Моей вины в том, что мы перестали общаться, не меньше, чем его, – заметила Мэй.

– Но он первым тебя бросил. Бросил нас.

Шахира обладала очень развитым чувством хорошего и дурного. Своего собственного отца, после того как он развелся с Мэй, она так и не простила и с тех пор ни разу с ним не разговаривала.

– Тьерри меня не бросал, – возразила Мэй, – он просто покинул Землю. И дело совсем не в этом, Шахи. Он хочет… хотел, чтобы я приехала. Он все устроил. Вот билет туда и обратно с открытой датой.

– Он хотел, чтобы ты чувствовала себя ему обязанной, – заявила Шахира.

– Конечно, я чувствую себя обязанной. Это ведь последнее, что я могу для него сделать. И это будет замечательное приключение. Мне сейчас в самый раз.

Мэй как раз исполнилось шестьдесят два: в этом самом возрасте после смерти своей жены, матери Мэй, ее отец и покинул Землю. Она была государственным служащим средней руки, заместителем главного инспектора в Департаменте древностей. Ей принадлежала небольшая удобная квартира в том же здании, где она работала, – правительственном зиккурате в районе Вассат Аль-Искандарии  [8]. Никаких серьезных связей после развода, дочь давно выросла и жила с мужем и двумя детьми в коммуне, занимающей аркологию посреди Атласских гор. Шахира еще попыталась ее отговорить, но Мэй твердо решила узнать, чем занимался ее отец там, в черном-пречерном космосе. Был ли он счастлив? Разгадывая загадку его жизни, Мэй, вполне возможно, узнает что-то и о своей. Когда родители умирают, твоя жизнь становится, наконец, только твоей, и тогда хочется узнать, насколько она была сформирована сознательно принятыми решениями, а насколько – наследием предков во всех его формах.