Йэн Стюарт - Колесники

В Экстранете вокруг сайтов, посвященных колесникам, забурлил целый водоворот – графика, пиратские копии строения, сделанные с помощью ядерно-магнитного резонанса, поэмы, групповые обсуждения, адреса, по которым можно купить плоскопленочные голограммные постеры… Один сайт дал некоторым из колесников названия классических транспортных средств прошлого – «Феррари», «Т-берд», «Карьюма»… А тот, у которого отсутствовало колесо, был назван «Самоуверенным Робином» в честь прославленного британского трехколесного автомобиля двадцатого столетия. К этому делу подключились СМИ, и имена быстро вошли в обиход. Адвокаты Эйнджи почуяли, что все это работает на Пруденс: отныне изделия чужаков будут вызывать только симпатию.

А сэр Чарльз, ко всему прочему, умудрился стать руководителем международного проекта по исследованию инопланетных артефактов и вовсю использовал юридические зацепки, чтобы получить право владения на каждый из найденных Пруденс колесников. Новые юристы Эйнджи – старых отправили в отставку – вели арьергардные бои, пытаясь ограничить запросы археолога «Феррари», «Т-бердом», «Карьюмой», продемонстрированными во время расследования, плюс сделали неофициальное предложение предоставить еще полдюжины колесников, если он заберет иск. В случае если Пруденс потеряет права на остальные свои находки, Эйнджи поможет спрятать их так, что никакие законники не найдут.

Тем временем юристы получили от Пруденс срочное сообщение. Если ранее полиция обнаружила лишь мемимал Мозеса, то теперь в районе, где, как известно, охотились гиены, были обнаружены обрывки его одежды. Именно так, как и планировал Карлсон.

В северо-западных предместьях Няньмыня запутанные улочки низкокачественного жилья сменялись ветшающими промышленными кварталами – настоящий лабиринт брошенных складов, загрязненных дворов и покинутого ржавого оборудования. Цепляясь за границы этих руин, раскинулось целое море трущоб – временных домов, слепленных из ворованных панелей, изношенных листов рифленого железа, влажных гниющих циновок и пластмассовых контейнеров из-под химикалий. Здесь в ужасной нищете ютились как одиночки, так и многодетные семейства с десятью или пятнадцатью детьми, целиком завися от милостыни местного бюрократического аппарата, раздаваемой исключительно в рекламных целях, и того, что они сумеют выпросить, украсть или честно, но крайне редко заработать. В Свободном Китае были сотни тысяч таких трущоб, ни один район «страны-муравейника» существенно не отличался от любого другого – по крайней мере, тридцать миллионов бедняков влачили в них убогое существование. Иной раз бригада медиков могла нагрянуть в один из них, справиться с легкими недомоганиями, привить тех детей, которые попались под руку, и смотаться настолько быстро, насколько позволяла профессиональная этика. Это делали не из сострадания, а для предотвращения эпидемий. В Свободном Китае голодали немногие, однако почти каждый недоедал; от болезней умирали немногие, однако почти все были нездоровы. Система, поскольку она действовала, поддерживала жизнь колоссального количества людей, но лишь немногочисленная верхушка получала от жизни удовольствие.

Крысы, наводнявшие заброшенные промышленные корпуса, постоянно совершали набеги на трущобы. А где крысы, там и целые стаи одичавших собак. Городские власти смотрели на них сквозь пальцы, поскольку собаки помогали уничтожать крыс. Голодные собаки могли, конечно, загрызть оставленного без присмотра младенца, но в основном они держались у залива, ограничивавшего область, населенную бродягами. Между собаками и лачугами сохранялась буферная зона в четверть мили шириной. Она служила местожительством для банд беспризорников – главным образом, детей, сбежавших из дома, когда их родители умерли или опустились на самое дно в результате борьбы за выживание. Если обитатели лачуг еще получали помощь от города, то беспризорники – никогда. Бригады медиков считали буферные зоны слишком опасными, чтобы там работать – и не только из-за страха перед инфекциями и дикими собаками. В буферных зонах постоянно ощущалось присутствие голодной смерти.

Луна была в последней фазе, но ее свет едва проникал между высотными зданиями. Подсвечивая одиночной тусклой фарой, бронированный грузовик свернул с улицы в сторону развалин и теперь торил свой путь через захламленные участки разбитой дороги, пока не уперся бампером в стену какой-то лачуги. Машина забуксовала на чем-то скользком, и из нес выбрались четверо; хотя и вооруженные, они не походили на солдат. Ночь была изорвана в клочья детскими воплями и кашлем взрослых. Запах от массы немытых истощенных тел разносился зверский.

Здесь стояли постройки пониже, и лунный свет мог прорваться до самой земли. Сцена, которую он освещал, была сюрреалистична и ужасна, как видения Дантова Ада.

Один из четверки подхватил из кузова грузовика большой мешок и взвалил на плечи. Опасливо поглядывая по сторонам, команда пробиралась между лачугами. То там, то тут высовывались люди, однако при виде оружия сразу же прятались – кроме явно безумной однорукой старухи, сидевшей под каким-то кулем и выкрикивавшей бессвязные проклятия.

Четверка донесла свою ношу до границы буферной зоны, где начиналась страна беспризорников. Перекрывая вопли и кашель, взвыла стая диких собак. Занервничавшие люди углублялись в хаос разрушенных зданий до тех пор, пока не очутились на краю замусоренного и поросшего сорняками пустыря.

Они не слишком бережно сбросили мешок на землю и поспешно ретировались, озираясь в ожидании неприятностей. Чуть погодя грузовик предпринял поспешное, хотя и осторожное, отступление к сравнительной безопасности города.

Мешок оставался на земле меньше минуты, когда первые беспризорники вылезли из тайников, чтобы выяснить, какой подарок судьбы прибило к их порогу. Они были вооружены заточками и примитивными копьями, чтобы отбиваться от крыс и собак. У признанного вожака вдоль бедра болтался нож, сделанный из консервной банки.

Вожак был окружен отрядом из нескольких подростков, чтобы не пропустить атаку собак. Он наклонился над мешком, с подозрением фыркнул и отступил назад. На него испуганно смотрел Мозес.

Мало что могло удивить беспризорников, но такого им видеть не доводилось. Двое подростков извлекли ребенка из мешка и отряхнули ему колени от земли. Пленник все еще был связан. Кхи Минг-Куо не хотел рисковать.

Мозес был отчаянно голоден; его не кормили несколько дней. Он понятия не имел, где очутился, и кто принес его сюда.

Беспризорники перевернули мальчонку на спину. Мозес увидел перед собой замурзанные лица. Но не только. Он распознал страх, граничащий с безумием, жажду убийства и специфические виды жадности. Сын Черити всегда умел читать эмоции на языке телодвижений – в конце концов, люди всего лишь вид животных, а с того времени, когда он начал ходить, мальчик обрел удивительную способность интуитивного понимания любого животного. Правда, он быстро научился скрывать это от людей.