Виталий Мелентьев - Индия, любовь моя

— Вы хотите сказать, что наши работы на них не повлияют?

— Вернее, почти не повлияют. В данном случае следует считать и считать.

— Вы по-прежнему придерживаетесь своей теории образования тайфунов?

— А разве она опровергнута?

— Но…

— Она не подтверждена экспериментально, это верно. Но наблюдения в целом верны. Это знаете и вы и японцы. Всё дело в океанском вулканическом поясе.

— Понимаете, Андрей Николаевич…

— Вы хотите сказать, что цунами не всегда сопровождает тайфуны и наоборот? Такой разрыв вполне оправдан. Морское землетрясение неминуемо порождает вертикальные перемещения воды. Следовательно, холодные, придонные воды поднимаются вверх и охлаждают воздух. Разность температур порождает движение воздушных масс и изменение давления. Создаются условия для зарождения тайфунов. Если в это время происходит новое землетрясение, тайфун совпадает с цунами. Но это вовсе не обязательно.

Кремнинг поморщился.

— Всё это известно, и тем не менее… Тем не менее мы не можем быть уверены в том, что проникновение горячего и влажного океанского воздуха на север не вызовет каких-то нам ещё неизвестных явлений. В данном случае возможно влияние такого огромного количества внешних и внутренних факторов, что… что мы ещё не можем рисковать…

— Тогда зачем же нужна кольцовка?

— Но мы уже можем готовиться к риску, — твёрдо сказал Кремнинг. — Вот почему я очень прошу вас, Андрей Николаевич, не столько спорить, сколько слушать. Вы отдохнули, мозг очистился от всяких наносов. В нём, надеюсь, сейчас сидит только одна чистая идея. Присмотритесь к аргументации — ведь мы-то как раз находимся в очень тяжёлом состоянии: наши мозги засорены спорами и сомнениями. Договорились?

— Н-ну… если так, — смутился Андрей.

В конце концов, Кремнинг прав… И то, что Артур сам, без его просьбы, всё-таки ведёт это дело, характеризует его…

А, да шут с ним, как оно там характеризует! Кремнинг — настоящий учёный: волевой, сильный, и если он суховат, так у каждого свой характер. А дело-то, в конце концов, общее. Чего ж обижаться? Посидим послушаем. Может быть, что-нибудь и придумаем. Не сейчас, так после…

Кольцевое совещание по традевалу началось как обычно. Его участники представились друг другу, хотя особой нужды в этом не наблюдалось. Все или почти все знали, кто есть кто. Но таков обычай, и его следовало исполнить. Затем представитель информационного телевидения попросил вкратце охарактеризовать проблему. Кремнинг поморщился — потеря времени. О проблеме писали и говорили столько… Впрочем, людская память не запоминающее устройство. А отрывочные, полузабытые сведения — то же незнание.

— Ну что ж… Предоставим слово Андрею Николаевичу Сырцову.

Андрей не ожидал такого поворота событий. В конце концов, он тоже не машина и кое-что может упустить. Особенно цифры. Но тут на экране появились знакомые лица сотрудников, мрачноватая, построенная в середине прошлого века комната его проблемной лаборатории с запоминающими блоками. Ребята, как всегда, начеку и, как всегда, готовы прийти на помощь. Это обрадовало, но в то же время какая-то деталь, вернее, её отсутствие встревожило Андрея. Но что это за деталь и почему её отсутствие волнует, осмыслить он не успел: кольцовка не ждала.

Он вздохнул поглубже, мгновение словно прислушивался к самому себе — за время, проведённое в зоне Белого Одиночества, он отвык от подобных совещаний — и услышал ровный, слитный гул за стенами балка.

Шёл ветер. Ещё не пурга, а только ветер. Он прокатился по вершинам, и они зашумели — ровно и предостерегающе-властно. Так старые опытные бойцы перед боем, сплачиваясь, предупреждают молодёжь и слабых, чтобы они прятались за их спины.

И эта такая своевременная поддержка промёрзшей тайги отодвинула в сторону все сомнения. В конце концов, не кто-нибудь другой, а именно Андрей является сейчас представителем страны Белого Одиночества, просторов вечной мерзлоты. Он обязан говорить от их имени ради пользы всего человечества.

Мысли сразу, как при включении ЭВМ, обрели стремительную, математически точную отточенность. Но слова… Слова приходили не всегда нужные. Ему ещё мешало то странное волнение, которое вызывала его лаборатория и старинная комната с запоминающими блоками.

— Переделывать климат нельзя и не нужно, но помочь Земле приобрести наиболее целесообразные черты необходимо. На нашей планете есть всё, что нужно человеку, и всё, что ему потребуется в будущем. Нужно лишь разумно пользоваться этим, разумно и последовательно изменять, главным образом смягчать климатические условия не всей планеты в целом, а лишь её отдельных районов.

По экрану медленно проплывали лица учёных разных стран, государственных деятелей, консультантов. Они слушали Андрея вполне корректно, но так, что он чувствовал: они снисходительны к его общим словам. Они — люди дела. Но они понимали — вступление нужно и самому Андрею, чтобы собраться с мыслями, и необходимо для тех миллионов и миллиардов людей, которые слушают его по обычным теле— и радиопередачам.

За стенами балка шумели вершины деревьев, а в самом балке (Андрей это чувствовал — не слышал, не видел, а именно чувствовал) тоже происходило нечто такое, чего он не знал и не видел, но что могло и, кажется, уже начинало влиять на его выступление, а может быть, и всё совещание. Во всяком случае, смотрящие на него со своих экранов люди реагировали на происходящее несколько странно. В их глазах вдруг мелькал весёлый и острый интерес, как это бывает на всяком собрании, когда в зале или за окном происходит нечто прямо противоположное тому, о чём говорится в данный момент.

Андрей собрался и продолжил:

— Мне кажется, что наш проект, почти ничего не переделывая, поможет планете несколько улучшить свой характер, свой климат. Подчёркиваю — всего лишь несколько улучшить. Ведь до сих пор все проекты предусматривали коренное изменение климата в сторожу повышения температурной кривой. Я считаю, что делать этого не следует. Серьёзные и, главное, взрывные по времени преобразования могут привести к катастрофам. Смягчение же климатических зон приведёт к разумному перераспределению благ, которые имеет наша мать-земля, но которыми люди по неумению своему ещё не пользуются.

Он передохнул, и тут случилось нечто совершенно невозможное в условиях совещания по международному кольцевому традевалу. Постоянная дежурная третьего участка зоны Белого Одиночества отключила его от традевала и появилась на экране телевида. Её большие голубые глаза казались заплаканными, и голос звучал глухо:

— Андрей Николаевич, вам обычная телеграмма: «Мадрас, 19.22. Я люблю тебя. Я жду тебя. Держись». — Дежурная подняла глаза со склеенными ресницами. — Я желаю вам того же, Андрей Николаевич.