В. Бирюк - Пристрелочник

Как раз тот самый случай.

Наконец, они отпускают моих рыбаков. Те связанные, хромая, идут в воду.

Два новосёла средних лет. Бестолковые, скандальные, ленивые мужички из «войском брошенных». Им было указано другое место для рыбалки — сюда впёрлись самовольно. Поленились, пожадничали — рассчитывали взять на нетронутом озере больше рыбы при минимуме труда. И вот из-за этого… двуногого барахла я убил сегодняшний день. На который мог бы приблизить «всеобщую белоизбизацию Руси». Цена дню — сотни несправедливо умерших детей.

«Несправедливо» — потому что я хренью занимаюсь. Вправляю мозги туземцам. Путём их вышибания.

Вываливаем за борт своих пленников. Они ныркают с головой, но выскакивают и, отфыркиваясь, отталкиваясь ногами от дна, направляются к берегу. Ага, уже стоят на дне. Вот и нам на эти пару-тройку метров надо подойти…

— Лё!

Я успеваю выдернуть из-под ног щит. И сразу — дробь стрел. Две из пяти пробивают щит. Одна — рвёт кафтан. И всё: подкладочка у меня… крепкая. Да и щит… два мордовских стопочкой. После Бряхимовского боя этого добра столько по кустам валяться осталось. Ну, и конечно, стрелы у мещеряков лёгкие — птицу бить, мелкого зверя. Не боевые.

— Тёб!

Во, блин! Они ещё хотят! Этак они нас… Уже — нет.

По бережку, по колышущейся шеренге мещеры прокатывается волна. Волна криков боли, волна стуков стрел. Пердуновской хоругви надоело ждать на исходной позиции, она вступила в бой. Я уже с полчаса видел условленную белую тряпку над опушкой леса выше лагеря противника.

Дальше… второй залп. По оглянувшимся посмотреть.

Увы, мещеряки мещеряковатые, тут вам — не девочка. И — не виденье. Тут — пердострелки. В смысле — лучники из Пердуновки. Во всей своей красе. С Любимом во главе. Который бесконечно доброжелательно и совершенно безостановочно командует третий залп. По шевелящемуся.

А вот и Чарджи рявкнул: дорезание.

Бой закончен — считаем бабки. В смысле — дядьки.

Потери… Оба наших рыбачка. Забавно: нашлась пара… мещерских чудаков, которые посчитали достойным вогнать свои стрелы в прикрытые одними рваными рубахами спины гражданских. Безоружных, со связанными за спиной руками. Пробито колено у напарника Салмана. Паренёк некорректно закрылся щитом.

Чарджи — укоризна. Недоучил.

У противника — все покойники. Виноват: кроме бывших пленных — в воду успели нырнуть.

— За раз всё не свезём. Рыба вон, коптится. Там ещё и мяса немало есть. Эти оленей набили.

— А зачем нам всё забирать? Оставим как есть. Пришлём мужиков — пусть и дальше рыбу ловят.

— Дык… Эти ж… у их же ж мстя… Как бы беды…

— Тут, Ивашко, не убережёшься. Тут их всех резать надо. Сбрить племя начисто.

Мозгами — подумал, словами — сказал. А вот делами сделать… Лезть в леса без карт, без проводников, без понимания конкретики ситуации… лесоповал, рыба… Людей у меня нет.

— Не ко времени. А попробуем-ка мы намекнуть. Как-нибудь… сувенирно.

Чарджи выбрал двух молодых парней из гридней. Ребята настоящего боевого опыта ещё не имеют, вкуса вражьей крови не пробовали. Велел им отрезать головы. Живому «послу» и доживающему «ону».

Иоганн Корб пишет о стрелецких казнях после бунта 1698 года:

«Бояре и вельможи, находившиеся в Совете, на котором решена борьба с мятежниками, сегодня приглашены были составить новое судилище: пред каждым из них поставили по одному преступнику; каждый из них должен был произнести приговор стоявшему перед ним преступнику и после исполнить оный, обезглавив собственноручно виновного. Князь Ромодановский, бывший начальником четырех стрелецких полков до возмущения их, принуждаемый его величеством, собственной рукой умертвил топором четырех стрельцов. Более жестоким явился Алексашка, хвастаясь тем, что отрубил 20 голов. Голицын был столь несчастлив, что неловкими ударами значительно увеличил страдания осужденного. 330 человек, приведенных в одно время под страшную секиру, обагрили обширную площадь кровью граждан, но граждан преступных. Генерал Лефорт и барон фон Блюмберг были также приглашены царем взять на себя обязанность палачей, но они отговорились тем, что в их стране это не принято. Сам царь, сидя верхом на лошади, сухими глазами глядел на всю эту трагедию и на столь ужасную резню такого множества людей; одно только сердило его — то, что у большей части бояр, не привыкших к должности, которую он на них возложил, тряслись руки, когда они принимались за это дело; между тем как преступник, по мнению его, есть жертва, которую можно лишь заклать Богу».

Я — не царь Пётр. Да и ребятки мои — не «бояре и вельможи». Но, может быть, станут. Учить рубить головы надо заранее. Чтобы, не уподоблялись упоминаемому князю Голицыну, рассекшего казнимого как червяка — пополам, так, что преступник ещё долго мучился, извивался и пытался уползти.

Что моё — моё. Убивать моих людей — преступление. «Преступник… — заклать Богу». Я в бога не верю, но насчёт «заклать» — с Петром Алексеевичем согласный.

С «послом» получилось как у Голицына — парень промахнулся. Пришлось заставить дорезать. Бледность, рвота… хорошо хоть в обморок не упал. Но — сделал. Ещё пару раз повторить — будет вполне годен.

Факеншит! Где взять евреев?! Был бы у меня нормальный резник — отдал бы гридней в подмастерья. Стрелять, фехтовать, биться… — умеют. Резать — нет. А на «Святой Руси» бой — именно «резаться».

Ох, чует моё сердце, выучатся. Будет у моих гридней достаточно… «наглядных пособий».

— Ты всё понял? Понравилось?

— Ы-ы-ы…

Последний живой из отряда мещеряков, из «посольства». Молодой парень, почти подросток. Стоит передо мной на коленях, рядом с обезглавленным трупом своего отца — главного «посла», с вывернутыми за спину руками в наручниках.

Поднимаю за подбородок его лицо. Паника, страх, ужас. Даже штаны мокрые. Впрочем, мы ж сами его в озеро кинули — на нём всё мокрое.

— Служить мне будешь?

— Ы-ы-ы…

Реакция… никакая. Было бы отрицание — было бы понятно. А так… чистый страх, прострация. Душа растеклась в слизь.

— Ладно. Надумаешь — придёшь. Но одну службу ты мне точно сослужишь. Подайте-ка мне торбу и ожерелье.

Торбочка, с двумя отрубленными головами, вешается подростку на шею. Сверху — ожерелье из отрезанных у мертвецов ушей.

— Отнесёшь к старейшинам. Цацку — повесишь перед вашим главным домом. Чтобы все запомнили. Князь Андрей отдал мне все земли до граней русских селений. Вы — мещеряки. Поэтому вы — под моей властью. Кто этого не понял — голова будет лежать в мешке. Как эти. Кто моего слова не услышал — уши будут висеть на верёвке. Как эти. Прикраса из дурней — умным совет. Отведите его в лес и пусть идёт.