В. Бирюк - Пристрелочник

Заключённый между Боголюбским и Ибрагимом мир предусматривает ограничение по сроку пребывания иностранцев на их землях — должны уходить. И обмен рабами — должны вывозить. Я уж не говорю про обещанное мне — «всё, чего душа пожелает».

Но… «высокие договаривающиеся стороны» не спешат выполнять принятые на себя обязательства.

С обрыва было хорошо видно, как большой караван из десятка плавсредств, все — большие лодки типа «рязаночек» или «смоляночек» с здоровенными дощаниками «на прицепе», постепенно сходит со стрежня Оки, нацеливаясь, явно, на нашу хлипкую пристань. И кого ж это принесла нелёгкая?

Народ резво разбегался по местам согласно боевому расписанию. На пляже заливали коптильни и сушильни, убегая в устья оврагов. Рядом со мной оказался встревоженный Николай:

— Купцы? Не, не купцы. Ушкуйники? Шиши речные? Дружина чья? Не… Это… это ж…

На передней лодии подняли и развернули стяг. Он поболтался, заполоскал на ветерке, развернулся. Белый стяг с красным рисунком посередине. А рисунок…

— Ваня! Мать ити! Ёдрить же ж! Это ж… наши! Это ж — лист рябиновый!

Да. На стяге различим красный рябиновый лист. Так, как я его когда-то нарисовал. Как ставили тавро на моих изделиях в Рябиновской вотчине: непарноперистый, с 11 почти сидячими, продолговатыми, остропильчатыми, листочками, черенком вверх.

Мы кинулись вниз. Мы — все. Забыв о дисциплине, о предосторожностях, о возможности хитрости, уловки…

Ну я-то — понятно. Меня так трясло последние дни от предчувствия неизбежного краха. А остальные-то чего? — А остальные — тоже люди. Со своими предчувствиями, страхами и радостями.

На передней лодке торчала характерная, слегка сутулая фигура Якова. А дед где…? Я уже различал множество хорошо знакомых, родных, милых… Но прежде чем лодейка с Яковом ткнулась в деревянный настил, аккуратно «припарковав» дощаник к песку пляжа, со второй лодки что-то здоровенное бухнуло в воду. И, вздымая водопады брызг, скачками кинулось к берегу, ко мне, прямо на грудь, сбило с ног…

Курт! Волчара ты мой единственый! Как же я по тебе соскучился! Как же без тебя почти год прожил! Ух и заматерел же! Да не лижись ты! Мокрый же весь! Ну-ну, я не обижаюсь, я очень тебе рад.

Волчище-зверище. Ой ты какой. Красивый, зубастый, могучий! А умный какой! Лучший. Мой. Мы теперь вместе. У нас теперь всё получится. Талисман ты мой серый. Сродственник. Р-р-р… Дай мне с людьми тоже поздороваться. Не уходи — мы ещё пройдёмся по округе, пометишь эту землю. Чтобы никто не вздумал. Я тебе интересные места покажу. А ты — мне. Но сперва — люди.

Тут на меня с двух сторон запрыгнули ещё двое, непрерывно вскарабкиваясь повыше, отталкивая друг друга, они принялись вразнобой вопить сразу в оба моих уха:

— А мы шли… а он говорит… а я ему ка-ак… а Гапка меня ка-ак…

— Ольбег, Алу! Ребятки! Завалите же! Оглушите! Я рад вас видеть. Вы мне все истории расскажите. Про все ваши приключения. Подробно-подробно. Но дайте и с другими поздороваться.

Ребятишки засопели. Подождали, выжидая — кто первый слезет. Потом дружно соскользнули с меня. А я подошёл к Якову.

Хоть я сын боярский, хоть Воевода Всеволжский, хоть царь персидский — он ко мне бежать бегом не будет.

А вокруг, на лодиях, на дощаниках, на берегу уже — столько лиц! Радостных, улыбающихся, смеющихся, озабоченных, нахмуренных… но всё равно — радостных! Мои пришли… Наши… О! А вон Гапа улыбается! А вон Фриц каким-то мальчишкам выговаривает, чтобы чего-то из утвари не поломали. Вон тех, рядом — я не знаю. Или после меня в Пердуновку пришли, или дорогой к каравану пристали. О! «Деды мазильные». Смотрят искоса, низко голову наклоня. А дальше Горшеня просто лыбится! Ну совершенно бессмысленно, но от души.

Оп-па… А это… Это Домна встала. Всё, абзац. В смысле — конец сомнениям. Если во Всеволжске будет стоять Домна, вот так — уперев руки в боки — Всеволжску — быть. Все будут накормлены, напоены, умыты, воспитаны, уши надраны и спать положены.

— И чего тут делать? За тыщу вёрст притащились, а здеся ничего нет. А с кузни сорвали. А тута только гора эта. Глупая.

— Прокуеще, ты опять злобствуешь? Это не гора глупая, это ты… не сообразил ещё. Ты жидкое железо видел?

— Чего?! Да ну… Не… Так не бывает же ж! Вооще!

— Ой, Прокуёвина железячная, ты столько со мной рядом живёшь, а не запомнил. У меня много чего случается, чего «вообще» — не бывает. Вот эта глупая гора нам и поможет. Такое чудо чудное сделать.

Чисто для знатоков: человечество выплавляет железо 4–5 тысяч лет, со времён шумеров и древних египтян. А вот жидкое, свободно текущее расплавленное железо металлурги увидели только во второй половине 19 века. До тех пор — «ляпали». Технически чистое железо довольно тугоплавкий материал — 1529 градусов. Температура горения древесного угля в сыродутной печи — около 1300–1350. Так что, «струиться» — не должно. Но есть варианты.

Пока Прокуй с раскрытым ртом рассматривал береговой обрыв Дятловых гор, пытаясь сообразить — откуда здесь железо ручьём течь будет, я добрался до Якова.

— Здрав будь, Яков. Поздорову ли дошли?

— И ты здрав будь. Боярич. Или тебя воеводой звать надобно?

— Да хоть горшком! (Я обнял его, потряс. Уже могу обхватить и приподнять.) Как там дед?

— Ну ты и поздоровел. Совсем уже… почти. Аким Янович велел кланяться…

— Яша! Не тяни!

— Хрм… Мда. Меня так, кроме Акима, никто не называет. И правда — вырос. Ну-ну… Вели майно разгрузить да людей устроить. Поговорим ещё.

Дальше на меня обрушилась куча забот. Радостных и очень радостных. Каждая вещь, вытащенная с дощаников или лодок, вызывала вопли радости у старожилов. И гордость — у прибывших.

Подарки. Дары. Выигрыш в лотерее, которая называется жизнь. «Не важна цена — важно внимание» — таки да. Но если ещё и цена: «нету и взять негде»… Хорошо делать подарки нищим. Как мы сейчас. По Жванецкому: «счастливы от ерунды».

Потом поток подарков закончился, и стали возникать вопросы:

— А того не привезли…? А этот не приехал…?

Радость новосёлов тоже начала несколько… стихать. При виде нашего житья-бытья. Люди-то в Пердуновке привыкли уже к хорошему. А у меня тут…

Как обустраивает своё жильё строительная артель из молодых парней и воинов-инвалидов на пустом месте во враждебном окружении?

Короче: занавесок на окнах нет. Поскольку нет окон. Для которых нет стен домов. Не построили ещё.

Домна посмотрела наше костровое место, поковыряла пальцем рыбку… выразилась коротко:

— Сегодня — переживём. Завтра построишь поварню. Нормальную. И — баню. Нормальную. И… и всё остальное.

И, обернувшись к кучке новоприбывших, уточнила:

— Жрать — позову. Идите.

Все, ставшие привычными нам уже неустроенности, мелочи, с которыми мы как-то смирились — вылезли наружу. Могли стать возможными поводами для конфликтов. Но общая эйфория, стремление старожилов услужить, помочь, посоветовать новосёлам, как и радость новеньких от завершения их путешествия — сглаживали проблемы.