Сергей Волков - Великое Лихо

Чудодейтвенное пойло подействовало быстро - Фарн открыл глаза, хотел что-то сказать, но смог только сипеть сожженной глоткой.

- Вот и ладно! Вот и хвала богам, особливо Влесу - знахарьскому потворителю! - радостно сказал Шык, глядя на ожившего этроса: - Давайте-ка, други, грузить его в корабь, да отплывать пора - вечереет, не ровен час, выбредет из моря лих тот поганый, пусть его рыбы на куски разорвут!

Отплыли, свернули ветрило - чтобы не мешало плыть по реке. Северный ветер дул теперь прямо в нос Родомысли, и ветрило только тянуло бы корабь назад, к морю.

Зугур с Луней сели грести - и всю ночь скрипели в деревяных рогульках уключин загребистые весла, с каждым взмахом приближая Родомысль к дому.

Местность, что плыла за бортами лодьи, стала быстро меняться - исчезли далеко позади приморские скалистые горы, потянулись степи, унылые, покрытые пожухлой травой. Зугур, раздувая ноздри, нет-нет да и привставал, держась за борт лодьи, вглядывался в сумеречную даль, словно хотел разглядеть там шатры своего племени. Но степь была пустынна, мертва, и ни зверя, ни птицы, ни человека не видели путники на протяжении двух первых дней плавания вверх по Великой реке Ва...

На третий день впервые поднялся Фарн. Этрос был похож на тень себя прежнего - щеки ввалились, тело исхудало, свалялись и потеряли рыжий блеск волосы, но глаза по-прежнему глядели ясно и весело, и этрос, объяснив остальным, что сильно оголодал, вытянул из мешка копченную козью ногу и принялся обгладывать её, кидая кости за борт.

Луня и Зугур, бессменно двигая веслами, уставали за день так, что к ночи валились с мешков, на которых сидели, едва ли не замертво. Тогда Шык кидал в воду большой камень с привязанными к нему разлапистыми корягами, а прочный кожаный ремень, что тремя петлями охватывал все это коряжное цепляло, крепил на носу лодьи, и Родомысль всю ночь стояла посреди реки, обезопасенная от внезапного нападения. Все понимали - хоть степь и пустынна, но мало ли что...

Глава Пятая.

Засада белых цогов.

На пятый день пути на берегах появились первые перелески, а слева, на закатной стороне, зоркий Зугур разглядел вершины цогских гор. Вскоре леса полностью заняли оба берега, подходя к самой воде. Луня никогда прежде не видел таких странных деревьев - огромные стволы, в три, четыре, а то и в пять людских обхватов, с разлапистыми голыми ветвями, с вершинами, взметнувшимися к небу на высоту в три-четыре сотни локтей!

Леса казались пустыми - почему-то в них совсем не было подлеска, а землю меж могучих, выпирающих коренй устилал толстый ковер из лапчатых бурых листьев, что летом, должно быть, шелестели на ветвях древесных исполинов.

Ночью на восточном берегу, где-то в глубине леса Фарн заметил огонь, и это были первые признаки живого человека в здешних местах.

- Мне все время кажется, что за нами вдоль берега крадется кто-то! как-то признался Луня Шыку, и волхв лишь мрачно кивнул:

- Так и есть! Выследили нас, но кто такие - никак не пойму. Может, вагасы, может, цоги - их земли тут граничат. А может - и слуги ворога нашего. Ох, быстрей бы до своих добраться, а там уж и отдохнем, и отоспимся, и порешим, как дальше быть - едва ли нам с тобой в Ар-Зум теперь добраться получиться. А время идет, и не остановишь...

Волхв задумался, и неожиданно теплым голосом закончил:

- Как там Вед-то? Жив ли?

Луня вспомнил старого мага, стоявшего на крыше Звездной Башни в своем синем плаще, одинокого и немощного, и ему стало тоскливо. А потом из самого укромного уголочка памяти выплыло лицо Руны, и её внимательные и чуть насмешливые глаза посмотрели прямо в Лунину душу. Что с ней, жива ли она? Сумел ли Старый Корч защитить свой Дом от врагов, которые, Луня был уверен, обязательно до него добрались - такая смута кругом! А тут ещё то и дело встает перед глазами мертвая изнасилованная ахейка - и сжимаются кулаки от гнева и лютой злобы - эх, и врезал бы от всей душеньки промеж глаз тому, кто затеял все это паскудство!

Цогские горы приблизились, река запетляла, леса по её берегам стали ещё гуще, а за сплошной стеной из переплетеных ветвей высились серые холмы, дальние - в дымке, ближние - поросшие лесом - отчетливо.

Шык, сверяясь с Чертежом, теперь все чаще подводил лодью к восточному берегу и вглядывался в прогалы меж тесно стоящими стволами - искал тропу, что могла бы вывести их к Ходу, но пока ничего похожего волхв не видел.

На седьмой день пути вверх по реке Родомысль уткнулась в наплаву. Связанные меж собой за концы бревна перегораживали здесь реку - ряд, другой, третий, пятый.

- Западня, волхв! - глухо сказал мрачный Зугур, берясь за лук: - Не прорвемся, назад надо сплавляться!

Неожиданно на левом, восточном берегу меж бурых древесных стволов выросли, словно из-под земли, человеческие фигуры - низкорослые, белолицые, с огромными луками, они, казалось, вышли из раскрывшихся дерев.

- Ах вы, падальевы дети! - заскрежетал зубами Зугур, оттолкнулся веслом от перекрывающих путь бревен, бросил деревянную лопастину на дно лодьи и вскинул лук:

- Н-на!

Стрела не долетела до берега полсотни шагов, и этого для засадчиков было достаточно, чтобы понять, что они в безопастности. Тут же едва ли не весь берег покрылся молчаливыми людьми, и было их, как прикинул Луня, полторы сотни, не меньше. Вот они все в той же гробовой тишине подняли свои громадные луки и...

- К тому берегу! Волхв! К тому берегу правь! - заорал Зугур, пытаясь месте с Фарном поднять ветрило, но тут воздух запел, застонал, и колючий, смертоносный дождь обрушился на Родомысль.

Путники попадали за борта, прикрываясь мешками с едой и одеждой, сверху упало так и не поднятое на мачту ветрило. Луня лежал, упираясь головой в ногу Фарна, а возле его уха в деревянный борт со злым звоном втыкались стрелы засадчиков - их луки оказались куда дальнобойнее, чем у Зугура!

Шык, лежа на корме, одной рукой пытался управлять Родомыслью так, чтобы течение снесло лодью к безопасному западному берегу. Безопасному - но не тому, который был нужен путникам, ведь Ход проложен к востоку от Великой реки...

Постепенно стрелы перестали доставать до лодьи. Луня осторожно высунулся из-под мешка со свернутыми шкурами, утыканного пестрооперенными стрелами, словно мишень-чучелка на войском поле, поднял голову над бортом так и есть, не достают стрелы, с плеском ложаться в воду в трех уже десятках шагов от лодьи. Вон, и стрелки смикитили, что к чему, перестали пулять попусту. Не вышло у засадчиков!

Луня, а следом за ним и остальные выбрались из-под мешков и изрешеченного ветрила, и принялись радостно хохотать, показывая молчаливым белолицым людям на том берегу дули, а разошедшийся Зугур не утерпел помахал своим удом - хрен, мол вам!