Сергей Волков - Великое Лихо - 2

Луня, обняв в ужасе упавшую ничком Руну, уже попрощался с жизнью и этим миром, уверенный, что сейчас одна из молний, Владыкиных ли, или вылетевших из рати людских богов, попадет в колесницу, не нарочно, просто по прихоти случая, и разнесет золотую повозку и людей, скрючившихся в ней, на мелкие кусочки, но смерть все не шла, и когда набравшийся смелости ученик волхва выглянул из-за золотого насада колесницы, то увидел, что Битва Богов осталась далеко внизу, под ними, и лишь шум ратовища долетает до застывших в страхе людей.

- Пронесло, хвала тресветлым... - начал было Луня, но Шык, тоже поднявшийся, быстро хлопнул его ладонью по губам:

- Отныне не говори слова эти! Никогда не поминай тех, кто сейчас гибнет за род людской! И вы, слышь-те? Нет их боле, богов наших, и души их в неизвестном нам божественном посмертии тревожить не след!

Ярова колесница поднялась уже на такую высочень, на которой и птицы не летают. Потемнели небеса над людскими головами, и сквозь налившуюся фиолетовым синь проступили тусклые, далекие и мертвые звезды.

Ровный жар от огненных птиц овевал колесницу и сидевших в ней, словно бы путники примостились у большого костра в морозный, зимний день, и постепенно согревшись, люди поснимали с себя шапки, шубы, кожухи, устелив ими златые скамьи. Однако резкий порыв невесть откуда взявшегося ветра в миг сбил струящееся от волшебных птиц тепло, и обрушил на сидящих в колеснице такой мороз, что Луне показалось, будто он с маху окунулся голышом в ледяную воду зимней реки.

Поспешно облачившись, путники вновь обратили свои взоры на остающуюся внизу и позади Битву Богов. Там, видать по всему, близился конец. Все реже и реже блистали пламенные шары, все реже озаряли клубы плотных, иссиня-черных туч огненные вспышки, и все больше бело-серых дымов - следов низвергнутых божественных сущностей, поднималось с далекой, затуманенной земли. Вот ещё раз полыхнуло, долетел глухой звук громового раската, и сизый, слоистый туман начал заволакивать даль, скрывая от людских взоров место побоища...

- Вот и все... - пробормотал Шык: - И путь наш теперь одинок, и подмоги нам ждать неоткуда, и помощи тож. Одно хорошо - Владыка-лихоимец уверен, что изничтожил нас, там, на вершине холма, и искать боле не будет. Ну, силы земли и неба, помогите нам!

И вдруг, сменив торжественный тон на привычный, ворчливо прокряхтел, обращаясь к Руне:

- Подхарчиться бы не мешало, хозяюшка! Давай, являй умения свои, я тебе вроде и не свекр, а все же вроде того!

* * *

Мерно взмахивали огненными крылами Яровы птицы. Чуть покачиваясь, скользила по Небесной Дороге Золотая Колесница, плыли внизу облака, иногда в разрывах виднелась внизу земля, серая, бурая, рыжая, похожая на старую шкуру, что брошена под ноги у очага.

Луне больше всего нравилось разглядывать облака. То вздымались они белоснежными горами, похожие на величественные башни, выстроенные неведомым великаном, и главы их достигали семицветной Небесной Дороги. То слоились они далеко внизу, похожие на льдины в ледоход, целые облачные поля собой составляя, а иногда белой рябью подергивался окоем, и плыли оттуда мелкие пушистые клубочки облачного тумана, напоминая собой овечьи отары, идущие по зову пастуха на водопой.

Сверху, из колесницы, казалось, что движется она медленно, а то и вовсе стоит на месте. Любопытный Зугур, про которого Шык сказал как-то, что у него колючка калинная в одном месте, не выдержал полного безделья и полез управлять Яровыми Птицами, чтобы они несли колесницу побыстрее.

Упершись ногами в передок повозки, Зугур ухватил златокованную цепь и встряхнул её, чмокнув при этом губами так, будто он упряжку арпаков погонял. Огненные птицы зашипели, как залитый водой костер, а потом все разом полыхнули таким жаром, что Зугур кубарем покатился через скамью, радуясь, что отделался опаленными усами.

- Безделье сгубило медведя! - весело сказал Шык, глядя на кряхтящего вагаса, выбирающегося из-под мешков с припасами.

- Это как же оно его сгубило? - угрюмо спросил тот, потирая ушибленную поясницу.

- А было как-то раз косолапому делать нечего... - охотно начал Шык: ...он и принялся Водовика за бороду дергать. Тот терпел-терпел, а потом взял, да и затопил весь лес, и медведь потонул, и все остальные лесные обитатели!

- Это ты к чему?

- А к тому, Зугур из Зеленого Коша! - посуровел волхв: - Что коли тебе неймется, сигай уж сразу за насад, а то любопытством своим и маетой пустой сгубишь, чего доброго, и себя, и нас!

- Так я ж только хотел, чтоб побыстрее они... - виновато развел руками Зугур, а Шык вместо ответа выдрал из подола шубы клок меха и вынеся руку из колесницы, отпустил. Миг - и рыжий комок шерсти унесло куда-то в дальние дали, и он исчез из виду.

- Быстрота, с коей колесница наша мчится, никому на Земле не подвластна! И птицы так скоро не летают, и звери не бегают, и рыбы не плавают. А кажется нам, что медленно мы движемся, лишь потому, что оглянуться и сравнить нам не с чем. Росли б в здешних поднебесных высях дерева, мелькали б они вокруг, и только ветер бы в них свистел.

- Так чего же мы поллуны до горы нужной добираться будем? - с недоверием спросил недовольный пояснением Шыка Луня.

- А потому что Земля уж велика больно! - язвительно ответил волхв, подхватил с расстеленной Руной тряпицы со снедью вяленые кабании ребра и улегся на передней скамье, где теплее, видом своим показав, что устал от разговоров пустых и что хочет теперь поесть и отдохнуть спокойно.

Руна прижалась к Луне, сказала, глядя в даль:

- Ой, до чего ж дивно мы едем! На колесах, а по небу, и ровно так, мягко, точно на лодье по реке плывем.

Луня прижал девушку к себе, обнял за хрупкие плечи, а сердце сжалось от дурного и тяжкого предчувствия - не выйдет у них ничего, не поспеют, не сдюжат, и сгинут вместе со всем остальным миром, со всеми людьми, зверями, и ничего не будет, ни лесов, ни полей, будет вместо земли одно большущее море-окиян, и сотни сотен разлагающихся, гниющих тел, человеческих и звериных, будут плвать по смрадным волнам этого упокойного окияна.

* * *

Медленно-медленно взмахивали крылами Яровы Птицы, увлекая Золотую Колесницу в необозримые дали, в свой черед менялись день и ночь, заходило Солнце и всходила Луна, рассыпались по бездонному небу бесчисленные звезды, и путники всматривались в искристую тьму, пытаясь разглядеть среди блистающих холодным, неживым светом Глаз Ночи грозную Небесную Гору, несущую смерть всему сущему на Земле...

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

ИНТЕРЛЮДИЯ IV.

На вершине высокой, сложенной из дикого серого камня башни стоял, устало ссутулясь и облокотясь на посох, старый челове в потрепанном и выцветшем от времени синем плаще. Его некогда белоснежные седые волосы пожелетели и свалялись, лицо, изборожденное сотнями морщин, казалось древним придорожным камнем, а узловатые коричневые пальцы рук, что сжимали сейчас полированную рукоять посоха - корнями дерева, веками цеплявшегося за камни на вершине одинокой скалы.