Игорь Всеволжский - Судьба прозорливца

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

УХОЖУ В МОРЕ

Мои ничтожные сбережения снова быстро иссякли, и я опять безнадежно и тяжело голодал, живя под самой крышей в порту Трех Фрегатов, в гостинице "Сумбарина". Старушка Макбот, ухаживавшая за мной в Цезарвилле, как за водным сыном, пока у меня водились в кармане фавры, немедленно и довольно грубо предложила мне выехать, лишь только поняла, что не может рассчитывать на аккуратное получение с меня синих кредитных билетов с каймой из лавровых листьев и со змеей, обвивающей цифру.

Я не мог найти себе никакой работы. У меня все чаще стучало в висках (от недоедания, полагал я) и я все чаще ловил себя на том, что, беседуя с человеком, я стараюсь прочесть его мысли - и мне это удается.

Я слонялся по прибрежным кафе, ничего не заказывая и читая оставленные посетителями газеты. Однажды к кафе, из которого меня еще не догадались попросить удалиться, подкатила машина марки "Голубая комета" и из нее вышел Фриш со скуластым человеком, похожим на ньюфаундленда. Они уселись за столик; я поглядывал на них, прикрывшись газетой. Свирепое лицо спутника Фриша мне показалось знакомым, но я никак не мог вспомнить, где и когда я его встречал. И вдруг я вспомнил: это был Крабби Гадд - главарь бататских фашистов. Я до войны однажды видел, как фашисты маршировали в своих рубашках цвета сирени по улицам Цезарвилля. Вид у них был достаточно воинственный и свирепый. Во время Великой Войны Крабби Гадд куда-то исчез. Говорили, что его посадили, а теперь, как видно, он вновь выплыл наружу. И хотя на нем не было этот раз сиреневой рубашки, я сразу вспомнил его.

- Интересно, - подумал я, - как он может функционировать после поражения Гитлера? Кто пойдет за ним? И не остановит ли его на первых же шагах государственная полиция Бататы?

Только через много дней я понял, каким я был в тот день несмышленным младенцем.

На другой день после этой встречи я узнал, что "Королева Атланты" выходит из дока и идет в первый рейс. Пароходная компания набирала команду, и я, подписав контракт, перебрался в матросский кубрик на борту "Королевы Атланты". В день отплытия мне на глаза попалась газета, если не ошибаюсь, "Герольд Бататы". Сногсшибательные заголовки оповещали читателей:

"Исчезновение падчерицы миллионера".

"Ушла из дома в час ночи и не вернулась".

"Подозревают участие в исчезновении агентов Советской России".

"Она сама была владелицей состояния".

"Гро Фриш проливает слезы".

"Я покончу с собой" - сказал Гро Фриш репортерам".

"Найдена в пруду в парке".

"Сначала отравлена, после - утоплена".

"Страховая компания "Помни о смерти" должна выплатить огромную премию".

"Состояние падчерицы переходит к Гро Фришу".

"Вся Батата соболезнует".

"Цезарвилль в трауре".

"Полиция ищет преступников".

Бедная Лесс! Она была обречена еще в тот самый день, когда я приходил к Гро Фришу! И я, я не помешал этому! Но что я мог сделать? Мне бы рассмеялись в лицо, если бы я рассказал полицейскому инспектору, что читаю чужие мысли. Или меня посадили бы в сумасшедший дом. И меня наверняка запрут в сумасшедший дом, если я вздумаю доказывать, что знал о готовящемся преступлении и обвиняю никого иного, как проливающего слезы опекуна, обещающего покончить с собой от горя.

Дальше газета сообщала другие, менее важные новости:

"Королева Атланты" выходит в свой первый рейс после Великой Войны".

"Агамемнон Скарпия выехал в предвыборную поездку на борту "Королевы Атланты".

"Я надеюсь победить на предстоящих выборах. Народ Бататы - за нас. - говорит Агамемнон Скарпия. "Правительство Герта Гессарта рухнет, как обветшавшая каланча".

"Лабардан с нетерпением ждет приезда лидера "сторонников демократии".

"Русский ботаник Миранов приехал в Батагу. Он известен трудами по скрещиванию ананасов с грейпфрутом. У русского гибрида - большое будущее".

"Чепуха", - заявил Гро Фриш. - "Нет ничего лучше чистого ананасового сока".

Я скомкал газету и пошел в кубрик. В шесть часов вечера, под звуки оркестров, игравших "Как скучно, ребята, мне жить без войны", "Королева Атланты" отдала швартовы и, медленно развернувшись, вышла в море.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ЛОВЛЮ "ВЕРВОЛЬФА"

Я ловил себя на том, что теперь уже сам старался прочесть чужие мысли. Для меня стало спортом - развивать тот удивительный дар, которым меня наделила судьба. Я смотрел в лицо буфетчику, разливавшему живительную влагу, и знал, что он высчитывает, сколько лавров положит в карман в конце рейса, обделяя каждого на несколько капель.

Я примечал, какие неприглядные мысли бродят в голове юной пассажирки, весело хохочущей и играющей в теннис на палубе, мечтающей о том, как бы поймать в свои сети старика, начиненного лаврами, как рулет - мясным фаршем. Благообразный старец, дремавший в парусиновом кресле, пока я драил поблизости палубу, оказался пароходным шулером-профессионалом, обдумывавшем способ наиболее безболезненно обыграть простоватого торговца скотом, своего каждодневного партнера.

Мне удавалось прочесть и мысли моих товарищей по кубрику - матросов, людей озабоченных, как бы сохранить для семьи побольше лавров к концу рейса, что привезти жене или невесте, чем накормить ребят.

И очень часто при разговорах в кубрике я замечал, что слова их вполне совпадают с их мыслями и, наоборот, наблюдая пассажиров первого класса, я примечал, насколько велика разница между тем, что они говорят и что думают.

Своеобразный спорт так увлек меня, что иногда я нарывался на злобные замечания. Пассажиры жаловались помощнику капитана, что "этот матрос так уставился на них, что у них мурашки по коже забегали", и помощник прогонял меня вниз, приказывая прислать продолжать приборку кого-нибудь другого. Я с трудом сдерживал себя и старался поменьше всматриваться в людей с верхних палуб и поменьше навлекать на себя неприятностей, но зато я знал, что молодая певичка из корабельного джаза, распевающая "о, детка, как мне весело жить", живет далеко не весело, потому что ее параличная мать прикована в Цезарвилле к постели, а куплетиста, исполняющего знаменитую песенку "Как глупы и смешны рогатые мужья" бросила жена, по которой он до сих пор тоскует. Я жил в чудовищном мире несообразностей. Люди оказывались совсем не теми, какими они старались казаться.

А "Королева Атланты", рассекая своим острым форштевнем волны и оставляя за собой фосфоресцирующий след, стремительно шла вперед, и в салонах наверху, обставленных; с королевской роскошью, играл джаз, танцевали, играли в поккер, в ресторанах набивали желудки, в третьем классе болели морской болезнью, а мы, матросы, поддерживали корабельную чистоту.

Однажды вечером, когда я, начищал суконкой поручни коридора первого класса, мимо меня прошел человек в вечернем костюме, с узким, вытянутым, словно морковь, лицом, похожими на щелки губами и невыразительными глазами, прикрытыми толстыми стеклами очков в черепаховой оправе.