Ежи Жулавский - Победитель (Лунная трилогия - 2)

Последние слова он говорил, уже поднимаясь на возвышение около лестницы, с которого обычно говорили первосвященники.

Народ зашумел и заволновался, увидев его на возвышении. Снова послышались громкие выкрики и жалобы. Некоторые уже бранили Победителя.

Ерет набрал в грудь воздуха и начал:

- Стыдно мне становится, когда я смотрю на вас, когда слышу ваши слова, достойные скорее женщин, а не мужчин! Победа будет за нами, но нужны еще усилия и помощь! Я прибыл сюда не для того, чтобы слушать все жалобы, а чтобы собрать новый отряд, который мог бы оказать поддержку сражающимся! Оружие у нас имеется. Пусть молодежь явится и соберется в отряд, потому что на заходе солнца мы снова отправимся на юг по замерзшему морю.

Он говорил еще какое-то время, бросая в толпу короткие и твердые, как камень, предложения. Матарет тем временем отошел немного в сторону. В дверях храма он заметил Ихезаль. Она стояла опершись о косяк, глядя перед собой странными затуманенными глазами, которые, казалось, даже не видят того, на что смотрят

Она похудела, лицо ее было бледным, белые руки были сложены на груди.

Матарет происходил из одной из самых старых и самых богатых семей в городе и когда-то был в близких отношениях с домом первосвященника Малахуды. Увидев теперь девушку, он подошел к ней и поклонился.

- Как дела, золотоволосая? - с усмешкой спросил он. Ихезаль рассеянно посмотрела на него и, отвернувшись, вошла в храм, не сказав ни слова в ответ. Он пожал плечами и уселся на пороге, ожидая Ерета. Его уже не было на возвышении. Он кончил говорить и смешался с людьми. Матарет, глядя сверху, заметил, как он разговаривал с несколькими старейшинами, оживленно отвечая на какието вопросы. Потом к нему подошел Севин. Приспешник первосвященника что-то долго говорил ему с вежливой и хитрой улыбкой на губах, показывая несколько раз рукой на группу отдельно стоящих рыбаков, которые пришли сюда вместе с сидящим теперь в тюрьме Хомой.

Матарет заметил еще, как Ерет возмутился и рукой отпихнул слугу первосвященника от себя, потом ему надоело смотреть на все это, и он поднял глаза к небу, необычайно ясному в это время дня.

Полуденная буря опаздывала. Солнце уже перевалило с зенита и заливало своими лучами фасадную часть храма. Матарет прикрыл глаза; в жаркое время дня его охватывала сонливость.

Перед глазами у него как раз маячили какие-то входы в пещеры на той стороне Луны, когда его разбудило легкое прикосновение к плечу. Перед ним стоял Ерет.

- Ты хотел поговорить со мной...

- Ты, наверное, устал,- сказал Матарет, глядя сразу проснувшимися глазами в его почерневшее и похудевшее лицо.

- Это ничего, отдохну...

Они вошли в храм и присели в одной из боковых, сумрачных галерей. Ерет положил руки на камень и опустил на них голову.

- Я действительно измучился,- прошептал он через минуту, не поднимая головы.

Матарет молча смотрел на него, нервно моргая глазами. Ему казалось, что он читает по этому загорелому и запыленному лицу, едва видному сбоку над сложенными руками, всю историю похода: историю неслыханных трудов и усилий, боев, сомнений и надежд...

- Почему сюда прибыл именно ты? - спросил он наконец, как бы невзначай.

Ерет вздрогнул и посмотрел ему прямо в глаза. Он отсутствовал в то время, когда окончательно сложилось Братство Правды, поэтому не имел понятия о его существовании, однако издавна знал, что Матарет, врожденный скептик, с большим недоверием наблюдал за Победителем... Это даже послужило причиной того, что их отношения, некогда очень сердечные, со временем охладились. И несмотря на это, он никогда не мог избавиться от чувства некото

рого удивления и даже какой-то покорности по отношению к этому странному человеку, который постоянно усмехался, постоянно возражал и размышлял, никогда не загорался и всегда как будто стоял где-то над событиями, а не в самой гуще их, как другие люди. Он, Ерет, умел только действовать, взрываться, радоваться или мрачно замыкаться в себе...

Поэтому теперь, спрошенный, он сначала заколебался, но в нем взяло верх желание откровенно поговорить с кем-то, перед кем ему не надо было разыгрывать роль вождя, посла или учителя...

- Я нужен здесь,- прошептал он.

- Плохи там дела? - спросил Матарет, не спуская с него глаз.

Ерет пожал плечами.

- Нет... нельзя сказать, чтобы плохо... Но...

Он оборвал фразу и замолчал. Матарет тоже немного помолчав, потом сказал, вставая:

- Если ты не хочешь говорить, я ухожу. Зачем мне вынуждать тебя лгать мне?

Ерет быстро схватил его за руку.

- Останься. Да. Я хочу говорить, только... Он встряхнулся.

- Видишь ли, я сам не знаю, как это назвать. До сих пор нам везет, несмотря на то, что сейчас приходится тяжело... Мы сделали до сих пор все, что в человеческих силах...

Он поднял голову и посмотрел Матарету в глаза.

- Все, что в человеческих силах,- повторил он настойчиво,- но сверх этого - ничего.

Он покраснел, как будто против его воли у него с губ слетело слово, слишком много значащее... Матарет не усмехался. Его выпуклые глаза и сейчас смотрели куда-то вдаль - правда, с грустью. Он протянул руку и положил ее на плечо воину.

- Говори,- сказал он.

Ерет начал свой рассказ. Он рассказал о долгом и кровавом походе, как бы мысленно разворачивая его историю перед собой. Говорил о сражениях в долине, о завоеванных городах и сотнях и тысячах немилосердно уничтоженных шернов, сраженных огнестрельным оружием, утопленных в реках или в море или преданных огню. Он говорил обо всем ровно и спокойно, как работник, который вечером вспоминает тяжелую работу предыдущего дня...

А потом рассказал Матарету, как они пришли в неприступные горы и стали взбираться на вершину огромного горного кольца. Говорил о трудном переходе, об удивительном городе шернов внутри котловины и о Земле, которая предстала там перед их глазами.

- Мы посчитали это хорошим предзнаменованием и знаком того, что Победитель находится с нами. Тем временем, с минуты, когда мы на этой вершине увидели Землю, для нас начался самый страшный труд, страшный, потому что бесплодный. Я думал, что

мы, как вихрь, обрушимся на этот город и обратим его в пыль; мне даже было жаль его удивительной красоты, но тут Победитель заколебался. Он поступил как человек: разумно. Поступил так, как поступил бы каждый из нас в этом случае...

И рассказал, что Победитель, пересчитав воинов, не осмелился вести их всех в котловину, чтобы не иметь в случае неудачи отрезанного пути назад.

- Части войска,- рассказывал он,- он велел вернуться и охранять дорогу (если это можно назвать дорогой), которой мы поднялись наверх, видимо, чтобы шерны из других городов не оказались у нас в тылу... Там я был военачальником. Остальные воины под его предводительством опустились внутрь котловины, почти до половины высоты горного вала - и там образовали укрепленный лагерь. На равнину вниз спускаются только маленькие отряды, беспокоят шернов и снова возвращаются назад, часто с потерями. Мы перестали побеждать - просто воюем теперь.