Валентина Журавлева - Поправка на икс

Журавлева Валентина Николаевна

ПОПРАВКА НА ИКС

Корабли погибают, как люди. Иногда - совсем молодыми, в огненной схватке с врагом. Иногда - спокойно состарившись в тихой, укрытой от непогод гавани. Но, будь у кораблей выбор, они кончали бы свой век только в единоборстве со штормом: корабль создан для борьбы с бурей. Он может покорно перевозить самый невзрачный груз, может казаться медлительным, неповоротливым, погруженным в ленивую дремоту. Но в шторм, когда море сжимает хрупкие борта, все существо корабля - от вечно скрытого в пучине тяжелого киля до взметнувшегося к небу клотика - наливается веселой, звенящей злостью и до предела напрягается, чтобы преодолеть натиск волн и ветра. И даже обреченный - по всем законам природы и разума - корабль держится до последнего мгновения. В извечной схватке кораблей со штормами нет сдавшихся. Есть победители и побежденные.

Дизель-электроход "Смелый", экспедиционный корабль академии, был побежден штормом. Невесть откуда взялся этот шторм - налетел, мгновенно смешал море с небом, вздыбил водяные горы и бросил их на маленькое суденышко. В кормовой отсек ворвалась вода. Ее сдерживали переборки, ее откачивали электропомпы, но с тупой яростью море вгрызалось в корабль. Машины не выгребали против ветра - стремительного, ломившего непреодолимой стеной знаменитого на Каспии норда. Корабль сносило к скалистым берегам Апшерона.

Капитан не думал об этой опасности. Он понимал: "Смелый" пойдет ко дну милях в десяти от берега. И от ясного сознания обреченности корабля, на котором он плавал двенадцать лет, капитан с трудом сдерживал бешенство. Грузный, занимавший почти всю маленькую рубку, он, наклонив голову, исподлобья смотрел вперед, туда, где за толщей штормового стекла прожектор метался по вздыбившемуся морю. Тонкий сиреневый луч то исчезал в мутной бездне ночи, то упирался в кипящие белой пеной, упрямо лезущие из моря волны. Чудовищная сила шторма высоко вскидывала гребни волн, и, когда они нависали над кораблем, капитан морщился и еще ниже наклонял голову. Он не придерживался за поручни, и молоденький штурман, обеими руками вцепившийся в нактоуз, не мог понять, как это удается капитану.

- А может, стихнет, Николай Саныч? - спросил штурман; молчание капитана страшило его.

Капитан скосил глаз, скользнул взглядом по мечущейся картушке компаса, искаженному судорогой напряжения лицу рулевого, испещренной карандашными пометками навигационной карте. Глухо сказал:

- Проверь спасательную шлюпку. Приготовь красные ракеты.

Штурман поспешно поднял крышку люка - в рубку ворвался дробный стук дизелей, терпкий запах нагретого масла, - нырнул по трапу вниз.

- Стой! - Капитан дернул тугой воротник плаща; лицо его налилось кровью, глубоко врезанные морщины стали багровыми, как шрамы. - Посмотри... если Никифоров исправил рацию, пусть передаст: больше часа нам не продержаться. Все!

Он раскрыл судовой журнал, навалился на столик, вывел: "14 октября. В 19.30 застигнуты нордом в пятидесяти двух милях на северо-северо-восток от..." Сзади послышался шум, кто-то неловко поднимался по трапу. Капитан обернулся.

На трапе, прижавшись к поручням, стояла девушка в кожаной куртке и спортивных брюках. Вьющиеся пепельные волосы падали ей на глаза, она тряхнула головой. Улыбнулась:

- Красивая погодка!

- Погодка... красивая... - Капитан задохнулся от ярости. Рявкнул (рулевой испуганно вздрогнул): - Шторм! Понимаете?..

- Шторм? Возможно. - Голос был веселый. - Это меня не касается. Через десять минут я начинаю передачу. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы радист оповестил базу.

На багровом лице капитана проступили синие пятна.

- Уважаемая Лариса Павловна! - Капитан сквозь зубы цедил слова. - Через час-полтора "Смелый" пойдет ко дну. Да! Рация, извините, не работает... И вообще...

Капитан осекся. На него в упор смотрели продолговатые серые глаза - усталые, злые. Он машинально опустил капюшон плаща, поправил фуражку.

- Ладно, делайте как угодно... И вот что... - Капитан отвел взгляд в сторону. - Я моряк. Передача мыслей на расстояние для меня - темный лес... А, черт возьми! (Корабль тряхнуло, положило на борт.) Так вот, я не очень верю в эти штуки. Да, не очень... Но, если вы свяжетесь с базой, передайте наши координаты.

- Николай Александрович, - голос девушки был попрежнему веселый, - я думала, что в наше время корабли не тонут... Вы сделаете что-нибудь, и все будет в порядке. А передача мыслей на расстояние - это не разговор по радио. Я могу передавать только общие впечатления...

- Вот-вот, скажите им: у меня такое впечатление, что "Смелый" затонет примерно на широте.... Капитан наклонился над картой.

XX век привык к открытиям. Еще в пеленках он видел полет первых аэропланов, прислушивался к позывным первых радиостанций. Едва став на ноги, помальчишески дерзкий, он бросался на крыльях плащапарашюта с Эйфелевой башни, неудержимо рвался к полюсам, замахивался на классическую физику формулами Эйнштейна. В юности он дал людям каскад изумительных открытий Павлова, Эдисона, Резерфорда; в зрелые годы-бешеную силу атома, неисчерпаемую память электронных машин, стремительный взлет межпланетных ракет.

Казалось, что может удивить XX век? Умный, работящий, немного скептичный, верящий только в ясность эксперимента и точность расчета, XX век спокойно смотрел на новые открытия. Но короткая - в три строчки - газетная заметка заставила насторожиться ко всему привыкший век. Был успешно проведен опыт передачи мыслей на расстояние.

В маленький городок Приволжье, где находился Институт мозга, ринулись корреспонденты, ученые, просто любопытные. Выяснилось, однако, что мысли можно передавать на расстояние... в пять шагов. Выяснилось, что аппаратура смехотворно проста для века техники - проволока, какие-то кристаллики, алюминиевые отражатели. Выяснилось, что, по существу, передаются не мысли, а довольно смутные впечатления.

XX век, ловивший сигналы межпланетных ракет и радиоизлучение отдаленных, галактик мог скептически усмехнуться. Пять шагов? Это не расстояние.

Но на берегу Волги, в тихих лабораториях Института мозга, продолжалась упорная работа. Ее не смогли остановить насмешки невежд, многолетняя полоса неудач, гибель группы энтузиастов, на себе поставивших рискованный опыт. Люди, идущие к разгадке одной из величайших тайн века, умели работать. Пять шагов постепенно превратились в сто метров, потом - в километр, наконец - в предел видимости. Смутные впечатления, передаваемые на расстояние, стали определеннее, точнее. Однако многое еще было неясным. Опыты продолжались.

Глубокое, мягкое, установленное на амортизаторах кресло гасило штормовую качку. Только стенка каюты, матово отсвечивающая голубой эмалью, то медленно ползла вверх, то, срываясь, неудержимо летела вниз. От этого кружилась голова. Лариса надела шлем с введенными в пластмассу гибкими индукторами. Крепко - до боли в висках - стянула ремешок. Рев шторма, грохот дизелей, голоса в коридоре растворились, исчезли.