Кирилл Берендеев - Друг мой !

Ты позвонил и, задыхаясь от волнения, потребовал объяснений. Я - вот она, ситуация, миг, которого я ждал, на который надеялся вот уже много дней и несколько лет подряд! - я пригласил тебя к себе.

Ты пришел, позволив мне встретить себя на привычном месте. Войдя в дом, ты долго пытался изложить непостижимое для этого мира сам, но факты, приводимые с горячностью тобой, не укладывались один с другим, логика, объясняющая виденное, отсутствовала, ты не заметил, как выпил стакан чая с разведенным в нем лекарством. Моим последним шансом на твое возвращение.

Когда зрачки твои расширились, а сердце стало биться медленнее, я ввел тебя в гипнотический сон, пробуждая подсознание. И попытался заставить тебя, уже посредством высвободившихся из памяти пластов, моего всегдашнего союзника, что находились ныне в моей воле, увидеть своей родной мир, таким, каким ты видел его прежде - неисчислимо давно, долгие годы назад.

И я видел твоими глазами все, что случилось в следующее мгновение.

Бездну.

Пустоту, наполненную холодным блеском далеких светил, мерцающих звезд, равнодушно глядящих на одинокого человека, волею судеб заброшенного в бездонный космос. В Нигдейю.

Граница недвижно легла меж нами, я ее ощутил всеми восемью чувствами, что даны мне от рождения, всем существом своим. Я звал тебя сквозь нее, пытаясь придти к твоему одиночеству в космической пустоте, но она не дала мне этого сделать. Она была неумолима, эта граница, что разделила нас когда-то давно, в незапамятные времена. Тогда еще, когда мы оба, я и ты, были жителями того мира. Мира, для тебя канувшего в вечность. Мира, где лишь мертвые звезды отмечали последние следы его существования. А потом погаснут и они.

Твое сознание милосердно выбросило нас обоих из бездны. Граница осталась непреодолима. Миры не захотели соединиться вновь.

Впрочем, ты все решил сам. Мне лишь осталось последнее: отправить это письмо; если не вспомнить, то хоть что-то объяснить оно сможет. Или, если ты не сочтешь написанное мифом, убедит в моей неадекватности нормам твоего мира, впрочем, неадекватности, давно уже тобой подмеченную.

Что я хотел, написав это письмо? Продолжить надеяться, вопреки логике и очевидности? Надеяться в невозможное, что третий раз, несмотря на пословицу твоего мира, не будет последним, божеским, что ты все же, не знаю как, отчего, почему, вспомнишь о мире, с которого начался отсчет твоих дней и - в это мне хочется верить особенно сильно, я с трудом пишу эти слова, обо мне?

Наверное, как же иначе. Ведь без надежды мы ничто, а жизнь как ты уже позабыл, - холодна и неуютна.

Сегодня, вчера ты ушел, узрев бездну, оставшуюся от прежнего мира, сегодня я это чувствую особенно остро. Мне холодно и неуютно в моем доме на самой границе миров. И только надежда, робкая как колыхание свечи, рождает малую толику тепла. Мне хочется протянуть к ней руки, чтобы согреться.

Только она одна.

Сер. Сентября 2000