Аркадий Евдокимов - Принцип причинности

– Ну что, понял, кому можно показывать язык, а кому не строит? – осведомился сержант.

– Понял, – тихо, одними губами ответил Андрюшка.

– Ну то-то же, – удовлетворенно резюмировал сержант. – А чтоб наука не забылась, домой пойдёшь пешком. Тут километра три, не больше.

И уехал. Андрюшка провожал машину глазами до тех пор, пока она не скрылась за поворотом. Потом глубоко вздохнул и пошёл домой. Он развернулся, занося в повороте ногу, и замер. На пыльной дороге стоял мальчишка лет семи. С ёршиком непослушных волос, в драных сандалиях, рваных штанах на единственной лямке, в восхитительно грязной, некогда клетчатой рубашке. На острой коленке, выглядывавшей сквозь выдающихся размеров прореху в штанах, бесстыдно красовалась великолепная, ещё свежая, припухшая царапина. Сразу видно – свой человек!

С деловым видом ковыряя в носу длинным грязным пальцем, мальчишка во все глаза смотрел на Андрюшку – изучал. Андрюшка смерил его взглядом и засунул руки в карманы. Парнишка шикарно сплюнул сквозь зубы и спросил:

– Ты что, знакомый им?

– Кому? – не понял Андрюшка.

– Ну, мельтонам.

– Не-а.

– А что ж они тебя пйивезли? – этот «свой человек», как оказалось, не выговаривал букву «р», заменяя её то на «л», то на «я», а то на «й», в зависимости от слова и обстоятельств.

– А я в них кирпич кинул, – соврал Андрюшка.

– А почему тогда отпустили?

– А я не попал.

– Ясно… Ты из Кадочниково?

– Ага.

– А не знаешь там такого мальчика Андлюшу?

– Ну я Андрюха.

– Нет, дйугого. У котойого штаны не йваные.

– Ну знаю я ещё двух Андрюх… Но, вроде у обоих рваные были.

– А ещё там у вас есть Андйюхи?

– Не знаю… А что?

– Да есть там у вас один гад. Не кйичит, не йугается и всё вйемя йуки моет.

– Нет, таких не знаю, – признался Андрюшка.

– Эх, жаль. А я мечтал найти этого гада и хоёсенько вздуть!

– Слушай, – вспомнил вдруг клятву Андрюшка, – а у вас тут в Серебровке есть такой мальчик Вова? Который тоже всегда чистый и всегда причёсанный?

– На этой стойоне, в Сейебйовке, только один Вова – я, – заявил парнишка и в подтверждение своих слов ткнул себя в грудь оттопыренным большим пальцем.

– Точно?

– Да чтоб мне сдохнуть!

– Ну, значит, врёт она.

– Кто?

– Шапокляк врёт.

– Кто-кто?

– Ну, Эльвира. Георгиевна. Это же она тебе сказала про мальчика Андрюшу?

– Ну да. Она. А ты откуда знаешь?

– Да потому что мне она всё время говорит про мальчика Вову из Серебровки. Вот мальчик Вова, говорит, из Серебровки, старается. И у него, говорит, всегда получается ровно.

– А мне то же самое – пйо мальчика Андйюшу из Кадочниково!

И они крепко пожали друг другу руки. Через какие-то полчаса Вовка был уже в курсе всех Андрюшкиных дел, и уже заочно проникся симпатией и к Славке, и к Ваське, и изъявил желание прийти, потрогать гипс на ноге. Само собой, после такой встречи и после того, как налицо выяснилась явная и неоспоримая общность интересов, Вовка стал четвёртым в неразлучной команде, несмотря на то, что он из Серебровки. Вот так и рождается настоящая мужская дружба.

Однако время было уже позднее, и Андрюшка заторопился домой.

– Я пойду, – сказал он, – а то попадёт.

– Давай, – понимающе ответил Вовка, тем более сколо всё йавно кино по телевизолу начнётся…

– А двадцать четвёртого июля я буду своей кошке устраивать день рождения. Если конечно она не успеет спрятаться. Так ты приходи. Я живу на улице Королёва, дом двенадцать.

– Пйиду, – серьёзно пообещал Вовка.

И счастливый приобретением нового друга, Андрюшка зашагал домой. Уже издалека он услышал за спиной голоса. Один – Вовкин, другой – незнакомый.

– Вовка, айда в прятки играть, – позвал незнакомый голос.

– Не, Саска, не пойду. Я уже посол! – отвечал важно Вовка.

– Какой посол? Чьей страны?

– Да не посол, а посол! Домой я посол, кино смотлеть.

– Какое?

– Пло спионов, Ссыт и месь!

И Андрюшка припустил бегом. Он тоже хотел посмотреть кино про шпионов. Кроме того, дома его ждала бабушка и, наверное, уже беспокоилась. Когда он миновал плотину и свернул на улицу Королёва, его обогнал милицейский УАЗик, тот самый. И Андрюшка помахал ему рукой.

Бабушка действительно его ждала. Поскольку слухи по деревне распространяются со скоростью мысли, бабушка давно знала про милицию. И поэтому ждала его не просто так, а с ремнём. Неудивительно – ведь она любила своего внука.

Наутро Васька со Славкой пришли к Андрюшке – того в наказание за вчерашнее не пустили гулять на весь день. И они до вечера обсуждали вчерашние события, возмущались враньем Шапокляк и тем, как здорово Андрюшке удалось её отшить. Когда она завела свою песню про пай-мальчика, мол, почему у тебя пуговицы нет, вот у мальчика Вовы из Серебровки все пуговицы на месте, Андрюшка ядовито осведомился: уж не Мишин ли фамилия того мальчика? И Шапокляк ничего не смогла ответить, только стала пунцовой от негодования и стыда. А ещё мальчишки возмущались по поводу несправедливости и строгости наказания.

– Сильно болит? – участливо спросил Славка.

– Сильно. Ремнём же пороли-то… Но сидеть могу.

– Ну ничего, пройдёт, – пожалел его сердобольный Васька. – Она ведь почему тебя выпорола? Потому что любит. Японский городовой…

Они немного помолчали, думая о жизненных трудностях. А потом Андрюшка глубокомысленно произнёс:

– Дельфины любят людей, они их спасают. Акулы тоже любят людей, они их едят.

– Да, – согласился Васька, – любовь бывает разной.

А Славка ничего не сказал, только вздохнул.

…потому что на носу уже был Новый год. Ваське подарили клюшку, настоящую, детскую, а вовсе не взрослую с укороченной батиной ножовкой ручкой. Каток возле клуба только сегодня днём залили горячей водой из шланга. Значит, можно уже! В хоккей! Васька, конечно, усвистал на улицу – играть. И не столько погонять шайбу, сколько похвастаться клюшкой. В декабре темнеет рано, но маленький каток возле клуба освещается яркой лампой, подвешенной над входом, и ещё прожектором. Поэтому гулять разрешалось допоздна. А ещё Ваське повезло в том, что его дом был совсем недалеко от клуба – он стол на той же улице, и клуб даже было видно из окна, если прислониться лбом к стеклу.

Мама позвала его домой полдесятого. Вышла из ворот и закричала: «Вася! Ва-а-а-а-ася! Домой!». Вася – мальчик послушный, поэтому через каких-нибудь двадцать, от силы тридцать минут он явился. Весь в снегу, от валенок до макушки, со свежей дыркой на колене, распаренный, румяный и весёлый.

– Мам, мам, я пришёл, – закричал он, на ходу сбрасывая шубку и избавляясь, дрыгая по очередности ногами, от валенок. Шубку, шапку на белой бельевой резинке, валенки и драные штаны с начёсом он раскидал по полу в коридоре, и с шумом ворвался в кухню. Причём ворвался не один – он тащил за собой закутанное серой шалью по самые глаза существо. Существо было ощутимо меньше Васьки, шло вперевалку, валенки были ему велики, а шаль в том месте, где должен находиться рот, была украшена мелкими бусинками льда. Существо покорно следовало за Васькой и молча хлопало огромными синими глазами.