Юрий Тамразов - Сету атум

***

Сквозь дрему возвращающегося в мир сознания доносится неприятный дребезжащий звук. Уже знаю, что это. Точнее кто. Нехотя высовываю руку из-под теплого одеяла, дотягиваюсь до прикроватной тумбочки, на которой заходится в истерике телефон: «Да, Света. Все в порядке, Света. Да, не заметил, что ты ушла. Нет, просто устал вчера. Что? Да не наркоман я! Какие кришны? Короче, зая, иди в жопу!». Зачем я опять с ней сошелся? Только время теряю. Резким движением откидываю одеяло, шиплю от острой боли, на правом плече алеет рана.

– С-с-суки, – выдыхаю. – Нет, ну не суки ли?

Уже осторожнее встаю с кровати, шаркая по полу, направляюсь в ванну, рану следует обработать.

Шумит, парует струя горячей воды, в зеркале отражается бледное уставшее лицо, правое плечо украшает бинт, бурый от крови и антисептика. Не думал, что такое вообще возможно. Сложенные ладони впечатываются в лицо, орошая бирюзовый кафельный пол каплями воды, – умываюсь. Критически оглядываю себя в зеркало. В принципе все в норме, разве что щетина да бинт… Но, это после… после. Насухо вытираюсь, шаркаю в обратном направлении – в спальню.

Утро каждого дня начинается с необходимого ритуала: фыркнул в сторону будущего дня, умылся, пошел разогревать тело, – действия эти настолько въелись в подкорку, что выполняются на автомате, без участия сознания. Впрочем, большинство наших действий выполняются на уровне подкорки.

Отодвигаю кресло в угол комнаты, для нехитрой зарядки нужно пространство. Разогрелся, растянулся, минут сорок на отработку ударов. Ударная техника никогда особо не пригождались, но в свете событий минувшей ночи… Помню во время одной из прогулок с учителем зашел разговор об искусстве вообще и боевом в частности. Я напирал, горячился, приводил доводы и, в конце концов, дошел в своих речах до того, что всякий разумный человек должен заниматься боевым искусством. Тогда мне был задан вопрос:

– А зачем ты занимаешься?

– Чтобы защитить себя и близких, – нашелся я.

– Тогда купи пистолет.

После этого мое представление о боевых искусствах несколько видоизменилось. Пистолета я, конечно, не купил, но вот упражнениям с мечом стал уделять особое внимание. С заточенной железкой на улицу не выйдешь, но если владеешь техникой, то меч с легкостью заменят и стальной прут, и бейсбольная бита, и просто палка. Битой, в отличие от пистолета, обзавелся.

Отработка закончена, вот и еще двадцать минут украдено у зачинающегося дня.

Мышцы гудят от приятного напряжения, тело исходит жаром – вот теперь, разогретому, можно и побриться. Люблю ощущать легкое напряжение мышц. Спина сразу приобретает правильную осанку, плечи расправляются. На один день ты становишься мужчиной, а не ссутулившимся бесхребетным существом.

«И зачем он меня туда отправил? Люди, конечно, хорошие, но какой от этого толк? Мало того, так еще чуть не издох», – думаю, орудуя бритвой. Наклоняюсь, подставив бритву под струю воды. Распрямившись, примеряюсь лезвием к поросшей щеке. Что-то не так. В зеркале вместо привычного скуластого лица отражается гладкий, словно вырезанный из цельного куска хрусталя, овал. Инстинктивно отпрыгиваю, пятки ощутимо бухают о стенку стиральной машинки. Машинка дребезжит, я матерюсь, накладываю на зеркало крест – так, на всякий случай.

– Вот, что крест животворящий делает! – издевательски грохочет у меня в голове голос.

– Какого хрена?

– Спасибо на добром слове. А сейчас выгляни в окошко…

– Зачем?

– Времени у меня мало, – отчего-то расстроился безликий, – просто слушай и запоминай. Бритву оставь, выгляни в окошко, затем одевайся и без промедлений иди на набережную. Там тебя ждет Борис, твой друг. Он поможет нам решить одну из задач.

– Этот идиот мне не друг, – я сержусь, вспоминая былые претензии к моему патрону. – Я тебя знаю уже второй год, я тебе верю уже второй год. Похоже, это движение одностороннее. Какие-то цели, какие-то задачи. Бегаю, мечусь, сам не знаю зачем? Ты в курсе, что меня могли убить сегодня? И ради чего, ради беседы?

– Слишком много эмоций, недопустимых для сету атум, – осекает Джйортир, хрусталь, резко потемнев, становится серым. – Все сложится в картину, но не сейчас. Не спеши, охотник, эмоциями и спешкой можно погубить все. Встреча была нужна, она была крайне необходима. Ты это поймешь, но позже. Да и погибнуть ты не мог, не сейчас. Он еще не так силен.

– Хорошо, прости. Но ты сам меня подначиваешь. Вот скажи, кто «он»? Я опять буду работать вслепую? И к чему этот маскарад? Чего ты делаешь у меня в квартире? А если увидит кто?

– Слишком много вопросов, мой юный друг. Пожалуй, с твоего позволения, отвечу на один. Крайне сложно существу моей природы доносить до тебя мысли в период бодрствования. Слишком насыщенный ментальный фон. Сложно заявить о себе, когда в твоей голове одни юные девы, притом обнаженные.

– Я не виноват, что живу в этом теле. У него, тела, тоже есть потребности. Стоп. – Едва успеваю поймать ускользающую мысль. – Что значит «в период бодрствования»?

В зеркале возникает мое удивленное лицо, Джйортир исчез, оставив мои претензии без ответа.

Приказав себе ничему не удивляться, в который раз иду в спальню. Отдергиваю тяжелые бордовые шторы, задумчиво обхватываю пятерней острый подбородок, почесываю. За окном, на уровне подоконника, отражая солнечные лучики, плещется безбрежная голубая гладь. Ноги подкашиваются, пол медленно приближается. «Вот оно как бывает», – думаю я, первый раз падая в обморок в зеркале.

***

Сквозь дрему возвращающегося в мир сознания доносится неприятный дребезжащий звук. Распахиваю глаза, резко вскакиваю с кровати, оглядываюсь. Квартира моя, все на месте. На прикроватной тумбочке бьется в истерике телефон. После. Подскакиваю к шторам, рывок. Ну, слава Богу! Спальню заполнил яркий свет солнечного февральского денечка. За окном, как и положено, бугрится высотками Завокзальный район города-курорта Сочи. Чуть дальше, за острыми шпилями устремленного ввысь здания железнодорожного вокзала, открывается вид на узкую полоску берега, вгрызающиеся в лазоревое море волнорезы. Чем дальше от берега, тем темнее цвет воды, черная полоска сливается с линией горизонта, за которой уже другая страна – Турция.

Вздрагиваю, в бедро утыкается что-то холодное и влажное, отрываю взгляд от любимой панорамы, снизу вверх на меня меланхолично смотрит Мамонт, помахивает жестким прутом хвоста. Опускаю ладонь на широкий, мощный загривок:

– Что, отец, уже устал от мыслей о смысле бытия? – Массивное тело стаффордширского терьера дергается, Мамонт громко фыркает, трясет лобастой головой. – Гуля… – дразню собаку, зная реакцию на заветное слово, Мамонт вздрагивает, приседает на задние лапы. – Гуляш! – пес склоняет голову, вздыхает. – Гулять!