Александр Карнишин - Сборник фантастических рассказов

Девушки в гостинице делали большие глаза, удивлялись вопросам. А никто туда не ходит. Очень старый парк. Это же еще довоенный. Так вот и стоит заброшенный с тех самых пор. Какая музыка? Какое колесо? Да вы шутите, правда?

Ну, а как же раньше в парк ходили? А? Раньше-то – как? Пусть даже и до войны.

Утром договорился на работе и пошел по городу гулять. Зашел в большой краеведческий музей. Потолковал со старенькой сотрудницей.

А никто не скажет, как оно было раньше с этим парком. Город приезжих. Весь город – приезжих. Местных тут никого и нет. Никаких вообще местных нет и не найти, и не пытайтесь. После войны всех выселили, а потом заселили приезжие. Вот и эта старенькая музейская Маргарита Павловна – она тоже из приезжих. Тут давали такие подъемные, да еще с жильем было легче. Потом, надбавки разные – народ-то и потянулся.

Ну, и климат еще, да. Вы знаете, у нас тут даже виноград по распадкам растет! И вызревает, что интересно. А вон та роща, что при въезде в город, зовется грушевым садом. И груши там есть. Только мелкие, одичали.

Парк? Какой еще парк?

Дальше Евгений Васильевич слушать ее не стал. Раз уж и тут ему начинают открыто врать и издеваться… Ушел из музея и пошел опять к парку.

Вот же – парк. Вот забор в три метра. Вот высокие деревья в парке. А там, дальше, километрах в двух-трех – огромное колесо обозрения. Работающее.

Вот, блин… Действительно, как маленький ребенок! Вот же в голову вперлось!

Он оглянулся по сторонам, поплевал на ладони, подпрыгнул, зацепился и стал медленно и аккуратно карабкаться вверх, упираясь ногами. Сзади стали тормозить машины. Кто-то кричал, что сейчас позовет полицию.

– Тьфу на вас! – громко сказал Евгений Васильевич, мягко спрыгнув в кусты.

И тут же шагнул в густую тень деревьев. Ну, кто за ним сюда кинется? Как у них тут за нарушителями в парк ходят? А? Если входа никакого нет?

Шум сзади сливался в непонятное шуршание на самом краю слуха, потом совсем стало тихо. Евгений Васильевич шел и шел вперед сначала по высокой траве, потом по заметенному старой листвой потрескавшемуся асфальту. Потом асфальт стал чистым. Потом – новым. Черным и пахнущим гудроном. Музыка звучала все громче.

Вот оно – колесо. Небольшая очередь к кассе. Медленное движение кабинок по кругу. Вверх – вниз, вверх – вниз. Вот же!

На скамейках сидят старушки. Молодые мамы возят туда и сюда разноцветные коляски.

Да что же это – как они все сюда попали? В запретное-то место? Тоже через забор, что ли?

Евгений Васильевич стоял посреди центральной площади парка у работающего красивого фонтана, облицованного полированным красным гранитом, смотрел по сторонам и ничего не понимал.

А потом к нему подошли двое полицейских в новенькой черной форме, представились по всем правилам и потребовали предъявить документы. Рассмотрели с интересом командировочное удостоверение, вложенное в паспорт. Полистали привычно, проверив прописку. То есть, теперь это называлось регистрацией. Спросили как-то скучно и уныло:

– Нарушаем, гражданин?

Он все еще не понимал.

– Просим вас покинуть территорию парка культуры и отдыха. Во избежание.

Евгений Васильевич покорно повернул обратно, откуда пришел, но его цепко прихватили за локти, развернули и повели по широким людным аллеям мимо пруда с утками и лебедями, мимо шумных смуглых шашлычников, мимо скульптур и скамеек. Выход был роскошный, под старину. Высокие ворота. Арка. Колонны.

– Сюда, пожалуйста.

Аккуратно вывели и оставили.

Слева знакомый мост висел над Москвой-рекой. Сплошной поток машин сверкал на солнце, как стальная змея.

– Крымский мост, – сказал он вслух сам себе.

– Да. А вы приезжий, наверное? – поинтересовался кто-то сзади.

Евгений Васильевич даже не оглянулся. Он слушал знакомый шум машин. Вдыхал знакомый воздух. Смотрел вокруг удивленно.

Это как же – телепорт какой-то, что ли? Фантастика в действии?

– Никакой фантастики, гражданин.

Опять он вслух говорил? Вот же – как приезжий какой-то, действительно. Просто обалдел от всего увиденного.

– Но как же это? – обернулся он.

– А так. Это вот – Москва. Это река. Это Парк Горького. Какие еще у вас вопросы?

– А моя командировка? Восемь часов в самолете? Провинциальный город на краю страны?

И тут он сам все понял. Щелкнуло как будто. Встали шестеренки в нужное положение. Вот оно, в чем дело…

Нет никаких провинциальных городов. Давно уже нет. И страны этой нет, что за восемь часов не пролететь из центра к окраине. Есть только Москва. А чтобы народ не волновался, ему в этой Москве устроены разные парки и аттракционы. И работа его, никому не нужная в самом деле – это аттракцион, и командировка эта дурацкая – тоже аттракцион. И самолет – аттракцион. Могли и сутки внутри держать, показывая кино. И тот город странный – он тоже всего лишь аттракцион. Вся жизнь, выходит…

– Ну, вот вы уже все и поняли, правда? – спросил высокий человек в черном костюме, медленно надевая темные очки. – А теперь, пожалуйста, посмотрите сюда.

Сверкнула вспышка.

Очистилась память.

Перезагрузилась система.

Начался новый аттракцион.

Утро было, как утро. Самое обычное. Привычное.

Сначала бодрая трель будильника, потом свернуть постель – он всегда убирал постель, потому что если не убирать за собой постель, то можно и не вставать. Пока комната проветривалась, нагонялся из решетки кондиционера морозный воздух, он успевал сделать зарядку. Комплекс тренажеров в углу отсчитывал каждое совершенное им усилие, а беговая дорожка была хороша и позволяла двигаться в любом режиме.

Умывание. Душ? Он помялся перед душевой кабиной, но все же не полез в нее. А чего там – душ? Что он, физическим трудом ночью занимался, что ли? Потому – чистка зубов, умывание, тщательное вытирание, с рассматриванием в зеркало своего отражения. Ну, что… Неплохо. Для своих-то лет – совсем даже неплохо. И с морщинами неплохо, и с животом. Он повернулся в профиль, втянул живот и выпятил грудь – да, очень даже неплохо!

Из ванной сразу направо – маленькая кухонька. Когда он идет в ванную, заходит туда и щелкает кнопкой чайника. А теперь, умытый, вкусно пахнущий мылом, зубной пастой и немного мужским дезодорантом, с полотенцем на еще влажной шее, он насыпает две ложки кофе в чистую чашку, помытую и поставленную на край стола с вечера, кладет три кусочка сахара и заливает кипятком, повторяя вслед за ним, съедающим с шипением сахар и кристаллики кофе:

– Ш-ш-ш…

В холодильнике всегда были свежие йогурты. Он почему-то никогда не задумывался – откуда. Какая, в сущности, разница? Главное, они там были. Всегда. И всегда был в прозрачной хлебнице свежий хлеб. Или такой же свежий лаваш, который можно было разрывать на куски и есть с густым йогуртом с кусочками неизвестных фруктов, похрустывающими на зубах, запивая горячим крепким черным кофе.