Александр Тебеньков - Сны во сне и наяву. Научно-фантастический роман

Несколько дней спустя она сама воспользовалась новым приобретением.

Накануне, смущаясь, Нина попросила Баринова дать ей прослушать то, что она наговорила на пленку тогда, при первой встрече. Зачем это ей понадобилось, она и сама не знала. Но допускала, что и с покупкой поспешила из-за постепенно формирующегося желания прикоснуться к тем своим рассказам. Баринов не выразил удивления, не спросил, зачем, просто на следующий вечер принес четыре кассеты, предупредив, что это оригиналы, что копий не существует.

«Если хотите, Нина Васильевна, можно переписать их на лабораторном оборудовании – специально для вас. А эти вы мне обязательно верните, хорошо?»

На работу надо было во вторую смену, и утром она осталась дома одна. И все же через минуту-другую переключила звук на наушники. Во-первых, как-то неприятно было слушать свой собственный голос, доносящийся со стороны. И опять же: сделаешь потише – ничего не разберешь, погромче – а вдруг услышит еще кто-то… А еще – вроде свой голос, а незнакомый: и тембр, и интонации какие-то не те, обороты речи неуклюжие, бесконечные повторы, и слова какие-то вымученные… Неужели она действительно так говорит?.. Странно, очень странно было слушать свой голос. Сначала пришлось привыкать к его звучанию, не очень-то вникая в содержание. Она часто останавливала ленту, отматывала назад и слушала заново…

Когда закончилась вторая кассета, Нина поймала себя на том, что забыла – а что же было на первой?

Дня два-три она обдумывала, прикидывала, соизмеряя желания с возможностями, и решила, что лучше бумаги носителя информации не существует. А хотелось ей – ну, пришла внезапно фантазия! – зафиксировать все сны, которые она когда-либо видела. Ну, если не все, то уж большинство. Сделать, так сказать, Полное Собрание Снов. Обкатывая мысль так и эдак, она постепенно наработала и форму, и способ, и технику исполнения своих желаний. И чем дальше, тем больше эта мысль ей нравилась, становилась абсолютно правильной. Зачем ей понадобилось «ПСС», она как-то особо не акцентировала. Захотелось – вот и все. Дело за воплощением. А отправной точкой она выбрала те самые кассеты.

Все свободное и не очень время Нина стала посвящать своим записям. Когда было невозможно взяться за авторучку – по дороге на работу, домой, в лабораторию, в магазине, в не очень загруженные рабочие минуты – она вспоминала очередной сон, мысленно проговаривала его, подбирала слова и фразы, укладывая в памяти, чтобы потом можно было сесть и писать, как с листа.

Стопка бумаги накопилась быстро, однако читать и перечитывать рукописный текст оказалось затруднительным. Пришла мысль о пишущей машинке. Печатать ей приходилось по долгу службы – календарные планы, отчеты, инструкции – и машинкой она худо-бедно владела. Закрываясь после работы в комнате дежурных электронщиков, Нина перепечатывала то, что написала днем.

Сны получались как маленькие рассказы от первого лица, всем им Нина придумала названия. Она вдруг почувствовала интерес к литературной работе, старалась каждый эпизод описать не только с документальной точностью, но и красочно, и, по возможности, литературно грамотно – в той степени, в какой она себе это представляла. В общем, неожиданное занятие ей нравилось. Но его она держала в секрете от всех, даже от Баринова. Может быть, позже, но пока работала исключительно для себя.

И как-то раз, перечитывая собранные в скоросшиватель отпечатанные листы, она вдруг подумала о том, что, занявшись описанием снов, стала относиться к ним резко по-другому. В первую очередь – перестала бояться их!..

Мысль показалась интересной и неожиданной. Нина отложила скоросшиватель и принялась додумывать ее до конца.

Ну да, так и есть! Она больше не вспоминает о своих снах с содроганием, не думает о них как о кошмарах и ужасах, как о чем-то противоестественном и чужом.

Двадцать лет она до жути, до судорог боялась снов, в отчаянии ожидала прихода следующего – получается, от их необычности. Получается, мучила себя от незнания, от невежества, ведь то, чего не понимаешь, всегда пугает. Теперь же она знает, что есть у нее такое свойство: видеть сны из чужой жизни. Очень редкое, неординарное, в науке не описанное – ну и что из того? Достаточно взглянуть на факт снов в другой плоскости, и окажется, что это просто-напросто весьма интересное и любопытное явление!

Тем более, что за двадцать лет они, по большому счету, не причинили ей ни физического, ни морального вреда, и психику, похоже, оставили в неприкосновенности. Значит, стоит окончательно перестать их бояться, и слабость и разбитость после них исчезнут сами собой…

Но если так, стало быть, она вылечивается, вернее, она сейчас, в эту вот минуту сделала первый шаг к излечению!..

И это здорово, просто отлично! Сны не кончились, кончился страх перед ними. Все правильно и логично: сначала ситуация владеет тобой, потом ты владеешь ситуацией… Но надо отдать должное: если бы не Баринов, не исследования в лаборатории, ей самой и в голову не пришло записывать и систематизировать сны, тем более, отнестись к ним не как к патологии, не как к несчастью, а как к редкому дару. Да-да, именно дару! Ведь это дар – прожить, пусть во сне, десятки и сотни жизней за одну, тебе отпущенную!

…Нина сидела за столом в комнате дежурных электронщиков, часы показывали половину первого ночи, кругом стояла тишина, а в ее душу – избитую, израненную, многолетне истерзанную собственными мыслями – возвращалось спокойствие, тихая радость и что-то, похожее на умиротворение.

Она словно раздвоилась в ощущениях вековой усталости и, одновременно, необыкновенного прилива сил.

«Наверное, именно так выглядят покой и благодать», – спокойно и чуть отрешенно подумала Нина.

Больше не надо строить бетонных и каменных стен между собой и окружающими, больше не надо замыкаться в себе, не надо стремиться к тому, чтобы сознание «схлопнулось» в ней…

4

Коробок с лентами самописцев прибавилось, это Нина заметила, когда Баринов доставал из шкафа знакомую красную папку.

Достал – и положил перед ней. Нина улыбнулась и покачала головой.

– Своими словами, Павел Филиппович. Своими словами!

– Понял, – не смутился он. – Итак, восемьдесят ночей – девять снов. Ваших снов. Статистика – не ахти, ни один серьезный экспериментатор не стал бы даже думать над обобщением, тем более, делать выводы, даже предварительные. Но мы – люди несерьезные, – Баринов прищурил правый глаз, – поэтому… Одним словом, мы убедились, что ваши сны имеют место быть. Они – объективная реальность, данная нам, вернее, вам в ощущениях. А нам, естественно, в показаниях приборов.

– А вы сомневались? – не выдержала Нина.