Александр Тебеньков - Сны во сне и наяву. Научно-фантастический роман

– Можно, Николай Осипович?

Привычный и знакомый Банник выглядел тоже как-то и непривычно, и незнакомо. Что-то в его манере держаться, разговаривать, смотреть на собеседника вызывало настороженность и желание соблюсти дистанцию.

Они и раньше не были запанибрата, отношения сложились вполне нормальные – как еще могли общаться студент-лаборант и его непосредственный начальник: старший научный сотрудник, руководитель темы, кандидат наук… В другом месте разницей в возрасте можно было бы и пренебречь – лет пять-шесть, не больше, но только не здесь. И все же, то были отношения коллег – старшего и младшего, начальника и подчиненного, но – коллег. А сейчас… Создавалось впечатление, что Банник внезапно оказался вообще не в той плоскости, в которой некогда пребывал вместе с Бариновым и всеми остальными, сейчас он казался «над» или «вне» того мира, в котором они продолжали обитать. Отстраненность и отчужденность сквозили во всем – как он поздоровался, как пригласил сесть, как выдержал паузу перед разговором, как предложил сигарету… Даже курево у него оказалось не из этой жизни. Таких сигарет Баринов и не видел, только слышал о них или читал: твердая коробочка с желтым верблюдом и надписью буквами экзотической формы – «Camel». А ведь раньше курил «Яву» в мягких пачках, правда, именно «явовскую», не «дукатовскую», тогда как Баринов смолил болгарскую «Шипку» или «Солнце», а если повезет, «Дерби».

Душистый, ароматный табак, довольно крепкий, Баринову не показался – слишком душист и ароматен, слишком много в нем химии… словом, непривычен, а потому и пришелся не по вкусу. Так, ничего особенного.

А после нескольких минут замешательства и растерянности Баринов вдруг осознал, что и в манерах Банника тоже не было ничего особенного – обыкновенное желание «держать мазу», на дворовом жаргоне, а на языке привычном это называется «пижонство» и «фасон».

Стало просто любопытно. На своей работе в лаборатории он уже мысленно поставил крест, а увидев пустоту помещений, лишь утвердился в догадке. Так что и Банник с сегодняшнего дня – пройденный этап. Может, больше с ним и не встретимся никогда, подумал он, и от этой мысли почувствовал какое-то непонятное облегчение… Шеф умер, похороны завтра на Ваганьковском, об этом он прочитал вчера в «Вечерней Москве». Теперь, выходит, и лаборатории «кранты». Шефа, конечно, жалко по-человечески, серьезный был старикан, еще той, старой закваски. Однако, как-то выходило, что Баринов больше переживал по поводу работы. Досадно, тема уж больно интересная, перспективная, только-только начал разбираться и входить во вкус…

Банник сидел по одну сторону стола, Баринов – по другую. Курили молча. Спохватившись, Банник пододвинул Баринову поближе в качестве пепельницы чайное блюдце, дико смотревшееся в данном качестве на зеленом сукне стола.

– Значит так, Павел Филиппович, – весомо и значительно проговорил, наконец, Банник, с видимым удовольствием затягиваясь заморской сигаретой и пуская в потолок изящные струйки дыма. – Как вы, должно быть, поняли, нашей с вами совместной работе настал конец. Может, для вас и к лучшему. Все ж последний год, сможете больше сосредоточиться на учебе… Я в курсе, что вы работали, не состоя в штате, а по личному приглашению Кирилла Витольдовича, поэтому обойдемся без формальностей.

Он достал из внутреннего кармана пиджака конверт и, слегка перегнувшись через стол, положил его перед Бариновым.

– Это мне?

– Вам, вам. Здесь зарплата за октябрь и выходное пособие. – Банник слегка скривил губы, обозначая улыбку. – Согласно КЗоТу – при увольнении в связи с ликвидацией учреждения. Обязаны выплатить. Кстати, суммой не смущайтесь, все правильно, вами заработано… Вот, пожалуй, и все. Я вас больше не задерживаю, Павел Филиппович, будьте здоровы, всех благ.

– Ну что ж, раз так – значит, так, – Баринов демонстративно пожал плечами, встал, сунул конверт в карман плаща. – И вам не хворать, Николай Осипович.

Тут-то и вспомнились ему слова Барковского о степени ответственности и степени доверия.

Он не смог удержаться напоследок и, уже открывая дверь, оглянулся.

– Николай Осипович, я полагаю, что о работе в лаборатории Кирилла Витольдовича, равно как о самом содержании данной работы мне распространяться не рекомендуется?

Банник, сидя за столом, улыбнулся на этот раз привычной улыбкой, только голос его оставался новым – сухим и размеренным:

– Я всегда предполагал у вас, Павел Филиппович, крепкие нервы и на редкость логически организованный ум. Очень рад, что не ошибся.

…В первой же подворотне с горящей лампочкой Баринов остановился и заглянул в конверт.

– Ни черта себе! – не удержался он от возгласа. В конверте обнаружились пять новеньких стольников и два таких же хрустящих червонца.

«Значит, зарплата за месяц… плюс выходное пособие… Это что же, – сообразил он, – выходное пособие за целый год?.. Да-а, дела-а… А ведь дешево купили, ей богу, дешево!.. Ну и ладно, ну и хорошо. Главное, Лиза-то как обрадуется!»

3

В один из вечеров Александра Васильевна, заглянув к Нине в кабинку, протянула ей ведомость и деньги.

– Ниночка, распишитесь вот здесь, пожалуйста. Это за два месяца, сорок восемь ночей.

Сложилось очень удачно, из квартальной премии не придется ничего выкраивать. Незапланированные деньги, как правило, подворачиваются очень даже вовремя.

Помнится, в студенческие годы она работала на станции наблюдения за искусственными спутниками Земли при институте, там тоже платили – по рублю за каждую точку с координатами спутников, отправленную в «Астросовет». У среднего наблюдателя, как, например, у нее, в месяц набегало до двадцати-тридцати рублей, считай, еще одна стипендия. И как-то она поддалась искушению и купила транзисторный приемничек «Гауя». Мечталось, правда, о «Спидоле», но та была раза в три дороже, да и достать ее можно было только «по блату», или как сейчас называют стыдливо – «по знакомству».

…Магнитофон был, по большому счету, паршивенький, четвертого класса, тяжел и не очень удобен в управлении – но гордо звался «Протон-401». Зато он был кассетным, приемлемым по цене и на его поиски она потратила всего вечер, объехав шесть или семь магазинов с отделами радиотехники. Пока Сережа поучится на нем, потом можно будет купить что-нибудь приличнее.

А у мальчишки просто загорелись уши, когда она, выставив покупку на стол, позвала сына.

– Это… это наш? – с надеждой спросил он, не смея дотронуться до темно-коричневого ящичка из пластмассы.

– Это твой. А вот к нему пять чистых кассет. Пиши, слушай и изредка позволяй нам с папой тоже им пользоваться, – она обняла сына, поцеловала в выгоревшую на солнце макушку. И не удержалась от назидания: – Только помни: через неделю в школу – на первом месте должна быть учеба, а не музыка.