Александр Тебеньков - Сны во сне и наяву. Научно-фантастический роман

Баринов рассчитал точно, наиболее черные ощущения подкатили к вечеру…

Уснула она быстро, почти как обычно, но спала пятнадцать часов подряд. Проснулась разбитая, совершенно не отдохнувшая, и не могла заставить себя подняться с постели. Даже против обыкновения пожаловалась дежурной лаборантке: «Господи, впечатление, словно в голове черти горох молотили»…

Вдобавок, надежды не оправдались: ни наяву, ни во сне она тех снов не видела. Нина помнила, что кошмары душили всю ночь, однако ж то были кошмары, так сказать, обыденные, самые нормальные, несмотря на то, что, как выразился Баринов, многие связи в ее мозгу под воздействием ЛСД смялись, перепутались и искорежились до предела.

Но Баринов все же спросил, почти мимоходом, не вдаваясь в подробности:

– Как, похоже?

– На что?

– Действие ЛСД на ваши сны.

– Ну, знаете ли, Павел Филиппович! Это уже слишком!

– Да-да, вы правы, Нина Васильевна, извините. Конечно же, ЛСД – типичная шизофрения…

Еще сутки она провела в лаборатории под присмотром медсестры из психоневрологического диспансера. Потом ее снова обследовала давешняя врач-невропатолог, сухо заявившая, что «ремиссионные явления имеют ярко выраженную клиническую картину». В переводе это означало, что все идет штатно, как положено по науке, и Нину тотчас же отпустили домой, вручив бюллетень до конца недели.

Она с удовольствием отдыхала, приводила в порядок запущенные домашние дела, а вечером ехала в лабораторию. Однако снов, как, впрочем, она и предполагала, не видела ни одного. Баринова это, похоже, беспокоило, хотя он старался не подавать вида. Нину не покидала мысль, переходящая в уверенность, что те сны надолго ее оставили.

…Так прошла неделя, началась другая.

Нина вышла из своей кабинки и задержала шаг.

Баринов сидел, задумавшись, за большим лабораторным столом над развернутыми лентами самописцев, видимо, сегодняшними, и ее не заметил. Нина с минуту понаблюдала за застывшим выражением его усталого лица, потом тихонько спросила:

– Павел Филиппович, вы когда в последний раз были в отпуске?

Он поднял голову, слабо улыбнулся и снял очки. Строгие и внимательные за стеклами, его глаза сделались близоруко-мягкими, по-детски наивными, почти беспомощными. Он сильно провел ладонью по лицу, как бы стирая признаки усталости и беспокойства.

– Ах, Нина Васильевна, Нина Васильевна! И вы туда же! Лиза каждый день пилит: «когда в отпуск?», «когда в отпуск?» Позавчера встретил приятеля, сто лет не виделись, и он ту же песню завел… Неужели и впрямь у меня вид такой отвратительный?

– Лето в самом разгаре, Павел Филиппович.

– Э-э, чепуха! Одно время очень даже популярна была песенка со словами: «Трудовые будни – праздники для нас!» Помните?.. С тех пор мы так и живем.

Нина оглянулась на лаборанток, занятых в другом конце комнаты, и, понизив голос, спросила:

– Что-то не ладится, Павел Филиппович?

Он не ответил, надел очки и встал. Глаза снова смотрели иронично, остро и только самую малость устало.

– Вы домой, Нина Васильевна? Я подвезу.

Она молча кивнула и отошла. Баринов неторопливо смотал в тугие рулоны голубоватые ленты самописцев, уложил в коробки.

В машине он сразу включил приемник, словно отгораживаясь от возможных расспросов. Под голоса веселых затейников из «Опять двадцать пять» доехали до ее дома, и здесь он сказал, не глядя на нее:

– Держу пари, что будете рады. Даю вам, Нина Васильевна, двухнедельный отпуск – прямо с сегодняшнего вечера. Отдохните от нас, мы отдохнем от вас. Но увидите сон – звоните мне домой или в лабораторию в любое время суток. Появлюсь незамедлительно.

– — – — —

* In vino veritas (лат.) — Истина в вине.

1

Неловко прижимая сумочку локтем левой руки, в которой держала зонт, Нина на ощупь набрала код замка, и калитка послушно отворилась. Узкой дорожкой, стиснутой высоким, ровно подстриженным кустарником, она прошла во двор. Прямо под фонарем стоял сиреневый «Москвич», и струи дождя выбивали маленькие фонтанчики из его глянцевой поверхности.

Нина удивилась. Обычно Баринов ставил машину на заднем дворе, у черного хода. Она замедлила шаги, всматриваясь. На месте водителя кто-то был. Свернув с дорожки, она подошла к машине вплотную. Баринов сидел, склонившись на руль, положив голову на руки. Нина секунду помешкала и открыла дверцу.

– Павел Филиппович?

– А я вас жду. – Он поднял голову, щурясь на свет в салоне. – Здравствуйте, Нина Васильевна.

– Вы случаем не заболели? – с беспокойством спросила Нина. – Добрый вечер, Павел Филиппович.

– Нет-нет, ничего. – Он улыбнулся – с трудом, как-то вымученно. – Устал я что-то сегодня, да и погода… Вы идите сюда, дождь-то какой.

Нина обошла машину и торопливо юркнула на переднее сиденье. Складывая зонт, приглушенно ойкнула – холодные струйки с него неприятно обожгли ноги.

– Кладите зонтик назад.

– Да он мокрый!

– Ничего, положите на плед… У меня для вас приятная новость: сегодня вы спите дома.

– Что-нибудь случилось?

– Ничего серьезного. Что-то с аппаратурой. Думали к вечеру наладить, однако… Соня звонила вам домой, на работу – но не застала. У вас есть здесь какие-нибудь дела? Нет? Тогда поехали.

Дождь заканчиваться не думал, хотя лил с обеда. Для конца лета он был редкостной силы, «дворники» не успевали смахивать потоки воды, и Баринов вел машину медленно, пристально всматриваясь. Нина глянула на часы, подумала и решилась.

– Павел Филиппович, раз уж так вышло, не подбросите меня к ВЦ? Тут почти по дороге.

– Сейчас? На ночь глядя?

– Ну, наша конторка круглосуточная.

– Понятно, – Баринов на мгновение перевел взгляд с дороги на Нину. – Внезапный визит начальства?

– Что-то вроде, – согласилась она, улыбнувшись. – У меня вторая ЭВМ уже неделю барахлит, а электронщик сегодня в ночь не очень… Вы меня высадите, а сами поезжайте.

– Я подожду.

– Вы же устали. А я вызову такси, не первый раз.

– Ничего, Нина Васильевна, ничего. Посижу на воздухе, подышу. Чем лезть в душную квартиру… Все польза.

Он подрулил к самой проходной, развернувшись правым боком, так что Нине осталось пробежать под дождем всего метра три. Вахтер, поднявшись от телевизора, солидно поправил на поясе тяжелую кобуру и потребовал пропуск. Работал он второй, если не третий год, и не знать Нину никак не мог, но спорить не хотелось. Пришлось вернуться к машине за сумочкой.

Темными коридорами она прошла в машинный зал.

На первый взгляд работалось нормально. Четыре оператора – по паре на ЭВМ – занимались делом, и за плотным, забивающим уши гулом, который ночью, казалось, еще больше усиливался, не слышали, как она вошла. Стол для входящей информации был тесно уставлен коробками перфокарт и контейнерами с магнитными лентами, а на соседнем столе, для информации выходящей, уже лежали, перевязанные бечевками, первые рулоны табуляграмм. Печатающее устройство ближней ЭВМ деловито тарахтело, выпуская из своих недр бесконечную бумажную ленту.