Алексей Митрохин - Некоторые вопросы загробной жизни. Часть третья

– Какие там парадоксы? Трёхкомнатная квартира в центре города и денег побольше для безболезненной смерти. Тут и обсуждать нечего.

– Не скажите. Электричество в квартире нужно? Нужно! Телевизор посмотреть, пиццу в микроволновке приготовить…

– К чему вы клоните?

– К тому, что электричество, с одной стороны, хорошо, а с другой – и убить может. Обратная сторона комфорта.

– Не лезьте в розетку голыми руками, вас и не убьёт!

– А газ? Забыли, как Алексей погиб?

– Это несчастный случай.

– Или, к примеру, бензин.

– У вас что, знакомый на заправке сгорел? – улыбнулся я.

– Напрасно вы так… Народ поголовно на машинах разъезжает. А у некоторых по два, даже три автомобиля.

– Естественно. Вы попробуйте в выходные на дачу уехать. В электричке задавят колхозники-садоводы. В автобусе придушат гастарбайтеры. Без машины в наше время никак!

– Никто не спорит. Но знаете, сколько вредных веществ выбрасывают в атмосферу эти автомобили? В городах дышать невозможно. Отсюда болезни и мучительный конец от какого-нибудь рака или другой гадости…

– Поезжайте в тайгу! Чистый воздух, электричества нет. Топите печку экологическими дровами, наслаждайтесь жизнью.

– Без телевизора?

– Вам, профессор, не угодишь. К чему этот разговор?

– К тому, Виктор, что теория комфорта Бо́яна – утопия в чистом виде. А я утопиями не занимаюсь. Я люблю факты. И вот что я вам скажу. Настоящий комфорт возможен только в потустороннем мире. А загс – образец модели абсолютного комфорта. Только здесь можно существовать и наслаждаться жизнью, не переживая за свою кончину.

– Не несите чепухи. Забыли? Вы уже покойник!

– Посмотрите на них, – Лощинский кивнул в сторону беззаботно веселящейся толпы. – Ну разве они покойники? Футбол, бадминтон, подводное плавание…

– Андрей Борисович, они – трупы. Можете не сомневаться.

– Вам никогда не приходило в голову, что это в мире живых обитают трупы? А потусторонний мир – и есть мир с полноценной жизнью: без зависти, злобы и болезней.

– Я бы с вами согласился, если бы не одно «но». Настоящее удовольствие в мире мёртвых получить не удастся.

– Имеете в виду алкоголь, еду и наркотики?

– Не только… – загадочно произнёс я, поглядывая на симпатичную девушку в закрытом купальнике, задорно бегающую вокруг соломенного пугала.

Профессор перехватил мой взгляд.

– Вы всё про это, – покачал он головой. – Похоть – главный враг человека.

– Кто бы говорил.

– Одна эротика у вас на уме, Виктор. Одна эротика…

Лощинский встал и направился к лесу. Я последовал за ним.

– Кстати, где мертвяки берут спортивный инвентарь?

– На складе. Видите большой деревянный сруб неподалёку?

– С ломаной крышей из красной черепицы? Вижу.

– Если хотите в волейбол поиграть или в настольный теннис, проблем не будет. Идите на склад, берите, что душе угодно. Я же говорю: абсолютный комфорт.

– Лично мне для абсолютного комфорта надо найти Стрельцову и посмотреть в её лживые глаза.

– Злой вы всё-таки, Виктор, – вздохнул Андрей Борисович.

– Не злой, а справедливый… Какой у нас план?

– Вернёмся в Управление. Там видно будет.

– Как скажете, – пожал я плечами, ступая в прохладную тень хвойного леса.

– Фёдор, видел бы ты физиономию Гринько, когда он заметил меня на перроне… Его аж перекосило от недовольства.

Мы с профессором зашли в кабинет и расселись по местам.

– Вы, Виктор, кого угодно до белой горячки доведёте, – улыбнулась Левина. Она сидела за столом Лики, покручивая кучерявого негритенка маленькими морщинистыми пальчиками.

– Нравится статуэтка, Валентина Аркадьевна? – хитро прищурился я. – Любимая кукла Стрельцовой.

– Фу! – тут же фыркнула адвокатша, брезгливо кидая негритенка в ящик стола. – Раньше не могли сказать? Кукла наверняка отравлена. От этой аферистки одни неприятности!

– Кстати, Федя, – я вновь обратился к Мастеру на все руки, – дело Стрельцовой нашли в архиве?

Кравчук сидел с задумчивым выражением лица и мечтательно разглядывал потолочное покрытые.

– Ау, Фёдор, ты с нами?

– Что? – наконец очнулся заслуженный сантехник, недоуменно посмотрев на меня.

– Я говорю, где дело Стрельцовой?

– Нету его, – пожал плечами Кравчук. – Перерыли архив сверху донизу. Пропало дело.

– Кто бы сомневался!

– Между прочим, встретили Спиридонова. Очень на тебя ругался. Сказал, напишет жалобу куда следует. Выведет на чистую воду.

– А что Спиридонов забыл в архиве?

– Требовал дела боевых товарищей. Хочет вести партийный учёт. Говорит, такой порядок.

– Дела выдали?

– Ещё чего! Послали куда подальше, – Фёдор потряс здоровенным кулаком. – Если б не Настенька, по стене бы его размазал.

– Какая Настенька? – не понял я.

– Ах, mon cher ami Виктор, – покачала головой Валентина Аркадьевна, – вам надо почаще на службе появляться. Настенька – это мадемуазель Соловьёва Анастасия Павловна. Референт его превосходительства ловеласа Лощинского. Ветреная особа в вызывающих колготках. Ваш друг Фёдор с неё глаз не сводит. Ужель не знали?

– Не думал, что у них зайдёт так далеко, – удивился я. – Женщина она суровая, а тут – «Настенька».

– Что вы понимаете в vivre et aimer?

– Валентина Аркадьевна, пожалейте Кравчука, он ни слова не знает по-французски.

– А вы знаете? – насмешливо поинтересовалась Левина, просверливая колким взглядом мою нагловатую физиономию.

– Переводится: жизнь и любовь, – подсказал профессор. – Валюша, не дави на ребят интеллектом. В современных школах французский язык редко изучают. Откуда им знать?

– А как же они в любви объясняются? – возразила бойкая адвокатша. – Вы только послушайте эту волшебную мелодию: Si la fleur poussait chaque fois que je pense à toi alors le monde serait un immense jardin – Если бы цветок расцветал каждый раз, когда я думаю о тебе, то мир был бы огромным садом.

– Красиво, – впечатлился Кравчук.

– После таких слов, – продолжала Левина, – любая женщина станет вашей навеки. Хотя в современном мире всё значительно проще. Напялил маску Бэтмена, надел кожаные штаны с хвостом, взял плётку – и вперёд. Никакой романтики! Сплошная садо-мазо, или как там у вас называется?

Лощинский сделал вид, что не понимает, кому предназначался этот вопрос.

– А вы, Виктор, – вновь пошла в атаку неугомонная старушка, – какой язык в школе изучали?

– Турецкий, – раздражённо выговорил я, не глядя на Левину.

– Правда? А мне помнится, вы что-то там про английский говорили, или, может, ваш друг, Алексей… Впрочем, это не важно. Может, поделитесь с нами какой-нибудь романтической турецкой фразой?

– Да, пожалуйста! Бар монда, – с ударением на второе слово скороговоркой произнёс я.