Алексей Смирнов - Деревянные лошадки Апокалипсиса. Рассказы

«Который?»– регент, жуя, принялся уточнять.

«Такой невысокий,– пустился я в объяснения.– Лысый, с бородкой, с лошадиными зубами. Одет был в темно-голубой плащ».

Регент кивнул:

«Он не нашего прихода. Уникальная личность. Довольно нелюдим – впрочем, это легко понять. Ведь никто ему не поверил – даже Церковь. Теперь о том, что с ним случилось, он предпочитает не распространяться».

«А что же с ним случилось?»

Регент помешкал, решая, говорить мне, или не говорить.

«Умер и воскрес,– молвил он в конце концов громким шёпотом, отставил фужер с крюшоном и быстро перекрестился. – И весьма убедительно описывает произошедшее. Одна беда: свидетелей нет никаких».

«Он, часом, не болен?»– задал я неизбежный и совершенно естественный вопрос.

«Кто знает?– пожал плечами регент.– Может быть, и болен. Во всяком случае, к его словам отнеслись предвзято. Есть ещё одно неблагоприятное обстоятельство: имя этого человека – Лазарь».

«Это уж слишком»,– я усмехнулся.

«Вот именно. Многим пришло в голову, что само по себе имя могло послужить толчком к переоценке и без того нездоровой личности. И бред, давно готовый вырваться на свободу, вырвался. А имя сделалось его содержанием».

Здесь наш разговор оборвался, потому что регента позвали к себе какие-то сиволапые радикалы, развлекавшиеся особняком – напряжённо и ненатурально. Я остался в одиночестве и некоторое время размышлял над сомнительным опытом незнакомого мне Лазаря. Но пир продолжался; многие гулявшие начали мало-помалу терять человеческий облик. Вскоре втянулся и я; потом, горланя песни, вышагивал по заспанному утреннему проспекту, и как очутился в конце концов дома – рассказать не берусь.

Лысый Лазарь не шёл у меня из головы ещё два-три дня от силы. Но вот уехала в прошлое Пасха, и вскорости я рассеянно повелел незваному гостю выйти из мыслей вон. Моя повседневность имела очень мало общего с церковной жизнью. Я работал в фирме, разъезжал туда-обратно по стране; на пути моём встречались душевнобольные самых разных сортов – в большом количестве, сверх всякой приличествующей обществу меры. И Лазарь волей-неволей почтил своим присутствием эту безумную компанию, сделавшись в моем представлении всего-навсего одним из множества – не самое почётное место в памяти. Вероятно, он заслуживал большего – вот почему однажды, в три часа пополудни, Лазарь дружелюбно обнажил в улыбке свои зубищи, стоя на пороге купе; там, в расслабленном одиночестве, сидел я – мне выпала дальняя дорога в российскую глубинку. Руководство поручило мне совершить там маленькое экономическое чудо.

Я сразу узнал попутчика и не пытался этого скрыть – тут же, не сходя с места, объяснил ему, где и когда его видел. Радушие вошедшего слегка поблекло; он сощурил глаза и стал оценивающе меня рассматривать – наученный, видимо, горьким опытом откровений в клерикальных кругах. Не касаясь его биографии, я поспешил сообщить Лазарю, что считаю себя человеком сугубо светским, веду беспорядочную духовную жизнь, и что сам Лазарь запомнился мне совершенно случайно. Короче говоря, я давал понять, что не имею ни малейшего понятия о его чудесном воскресении. Он с явным облегчением вздохнул, расположился напротив, полез в саквояж, достал оттуда молитвенник и положил перед собой. Потом он установил на столике маленький складной образок. Эти предметы, вражеской армии подобно, противостояли моему развращённому воинству – фляге с коньяком, двум бутербродам с горбушей и пачке «Честерфилда».

Оставалось непонятным, почему столь духовная личность позволяет себе роскошествовать и едет в дорогом купе – я точно знал, что поезд заполнен, дай Бог, наполовину и свободных мест подешевле достаточно. Лазарь, словно прочитав мои мысли, посетовал на железнодорожную дорогивизну и сказал, что шумное плацкартное общество мешает ему медитировать.

«Вы, если не ошибаюсь, человек православный?– спросил я у него.– Почему же тогда – медитация? Этим словом чаще пользуются буддисты. Хотя я не специалист и не претендую…»

Я осекся. Реакция Лазаря меня удивила. Он изменился в лице, судорожно вцепился в молитвенник, раскрыл его на первом попавшемся месте и начал бормотать. Даже если мне удалось уличить его в каком-то грехе (в чем я сомневался), то и в этом случае волнение Лазаря выглядело несоразмерным причине. Пожав плечами, я стал распаковывать вещи. Время от времени я косился в сторону Лазаря и все больше удивлялся выражению его лица: на том вся явственнее проступало какое-то юродивое, болезненное злорадство. Когда он закончил и с победным видом скрестил руки на груди, я пригласил его немножко выпить. Тут торжество сменилось хитрющей улыбкой. Лазарь лукаво погрозил мне пальцем и ответил:

«Как вы сказали? Выпить? Увольте, сударь, не дождётесь. Да-да! Так я и думал. Со мной шутки плохи, можно не сомневаться. Ну, милый мой, единственный, я отлично знаю, как тебе хочется… сейчас, мой ненаглядный… вот, слышишь? видишь? я уже наливаю в стопочку…»

Я глядел на него ошарашенно. До меня не сразу дошло, что Лазарь обращается уже не ко мне, а к кому-то третьему, невидимому. Тем временем мой собеседник в самом деле начал наливать в стопочку коньяк.

«Чувствуешь, как вкусно пахнет?– ворковал он себе под нос.– Ах, как хочется угоститься – я ведь понимаю! Посмотри, как играют краски в лучах солнца – настоящий комочек света в стеклянной тюрьме! Посмотри! Посмотри хорошенечко! Полюбуйся! Порадуйся, мать твою так! Гляди! Гляди, сучье племя!!»

Лазарь швырнул стопку на пол и начал дико отплясывать в коньячной лужице. Я вжался в спинку сиденья. Дверь чуть отворилась, на шум деловито заглянул проводник.

«Что тут у вас?» – осведомился он деревянным голосом. Лазарь остановился. В последний раз топнув, он застыл и с отвисшей челюстью уставился на вошедшего.

«Всё в порядке,– вмешался я, не будучи, впрочем, уверен, что поступаю правильно. Я извиняющеся улыбнулся: – Палёный коньяк. Клялись, что настоящий, но вы ж понимаете…»

Ни слова не говоря, проводник медленно отступил. Я поднялся с места, закупорил купе и повернулся к скандалисту; тот тяжело дышал и непонимающе смотрел себе под ноги.

«Куда это вас поволокло?– осведомился я довольно грубо.– Черти вас допекли?»

«А ну как и вправду – черти?»– Лазарь поднял голову и взглянул на меня вызывающе. Возможно, он хотел меня удивить, но сенсации не вышло. Я давно уже не маленький мальчик и о том, что Лазарь общается с нечистой силой, догадался очень быстро. Вернее, общается с тем, что считает нечистой силой лично он, – что до меня, то я, естественно, подозревал в нем обычного психа.

«Ваше дело»,– отрезал я, ничем не обнаруживая удивления, и Лазаря мои слова явно разочаровали. Я и вправду был скорее зол, чем заинтригован: меня не радовала перспектива провести сутки в одном купе с сумасшедшим.