Алексей Смирнов - Опята. Роман

Но вот испарился Кушаньев, и человечек отложил вилку. Он промокнул салфеткой рот и переглянулся с окулистом.

Полюбовавшись скандалом без жертвы, он знаком подозвал ошеломленного метрдотеля.

– Я все оплачу, – сказал он. – Если вы с Гамлетом развяжете языки, то превратитесь в дорожные покрытия. У нас в городе идет большая работа… И дураки объединяются с дорогами посредством катка, гудрона, мазута… ну, ты меня понял, быть тебе или не быть.

Метрдотель прижал руки к сердцу: не вопрос!

Человечек повернулся к Извлекунову.

– Разговор состоится, – постановил он и встал. Хромая, благо снайпер стрелял дважды, он двинулся к выходу. При этом кривой человечек не без приятной грации опирался, как и положено, на баснословную антикварную трость.

19. Куккабуррас

Маленький, невзрачный, хромой и одноглазый человечек; вообще малоподвижный инвалид, счастливая жертва, уклонившаяся от многих покушений, носил фамилию Куккабуррас. Никто, конечно, не знал, была ли эта фамилия подлинная, выбрал ли он ее себе сам, или ему ее где-то назначили без всякого согласия и спроса – существуют же в мире такие места, где имена изменяются по злостному или доброжелательному, но неизменно стороннему произволу. Человечек предпочитал инициалы Л. М., которые тоже, возможно, выбрал себе сам в благодарность и честь известной табачной марки, хотя ему и указывали уже в среде «его равных», что курить такую дешевку – западло. Эл-Эм настаивал на своем, и спорщики отступали. «Лазарь Милорадович – чем это вас не устраивает? – спрашивал у них Куккабуррас. – Купеческого смысла, замеса и замысла человек».

А потому случалось, что изредка к нему обращались и так.

Длинный белый автомобиль, ожидавший Л. М. перед входом в ресторан, распахнул двери. Неразговорчивые с детства молодые люди пропустили сначала шефа, а потом уже остальных, предварительно заставив поднять руки и ощупав одежду. Щупали Гастрыча, чернявого Извлекунова, своим засаленным видом портившего ослепительный белый автомобиль, и обоих Артуров Амбигуусов, старшего и младшего.

Младший Амбигуус, пока не изготовил себе достойную копию, окончательно забросил учебу; отец состряпал ему справку с наркологическим штампом – все-таки документ.

– Философия всего этого дела, дорогие мои, – вдруг заговорил Куккабуррас, – стоило лимузину тронуться с места. – Общая философия бизнеса – на чем она будет строиться? Вот что всегда и везде интересует меня в первую очередь.

Здесь отличился Амбигуус-старший, за свою богатую практику наслушавшийся многих разных параноидных исповедей:

– Суть – проста: народ бежит от действительности, желает галлюцинаций и мечтает о полноте самовыражения.

– Но – в жизни? – поднял палец Спайдермен. – К полноте самовыражения – в жизни? Иначе, зачем вам ко мне обращаться с исчезновениями, да еще исчезновениями из ресторана?

– Да уж не на том свете, – саркастически усмехнулся Гастрыч, сидевший на одном из передних сидений. Сидений было столько, что сиди, сколько хочешь, и всякое каким-то бесом оказывалось передним.

– Вот потому вы и пришли ко мне, – Куккабуррас довольно погладил бархатную тряпочку на глазу. Ни с того, ни с сего, он с непонятной обидой растолковал: – Это чрезвычайно редкая разновидность бархата, им можно прочищать все – уши, мониторы, телеэкраны…

Своими словами он напомнил Амбигуусу-младшему вымыть уши, разбудил задремавшего черта, и тот, прислушавшись, посулил Куккабуррасу веселую житуху.

– А у нас – чрезвычайно редкая разновидность химических соединений, – вот предмет, внимание к которому вернул ему Гастрыч, ибо мавр по фамилии Извлекунов свое дело сделал и волен, обязан был уползать в ему приличествующую тараканью щель-нишу, нищую щель.

– Ах, разумеется, – Эл-Эм закурил, как всем почудилось, сам себя, потому что мгновенно окутался дымом Эл-Эм. – Ваш препарат. Между прочим, позвольте спросить: где сейчас находится ваш циркач, так ловко нагревший ресторан? В багажнике? Исключено. Мои люди весьма наблюдательны.

– Он сидит у нас дома, – молвил Амбигуус-старший. – Со своею женою. Он вообще никуда не выходил, и там подтвердят…

– Братья?

– Во грибе, – согласился Гастрыч.

– Вы все увидите, почтеннейший Куккабуррас, – Извлекунов примкнул к беседе, видя, что инициатива заново уплывает в руки Гастрыча. Но он поторопился, потому что в доме Амбигуусов Эл-Эм увидел нечто весьма для себя нежелательное.

Квартирная дверь была распахнута настежь, на лестнице топталась дворничиха и заглядывала внутрь. Там, внутри, расхаживал участковый уполномоченный. Оказалось, что негодяй, которого Гастрыч уже единожды поучил уму-разуму, не угомонился и настучал на трупный запах, ядом якобы расстилающийся из-под двери и отравляющим туманом ползущий по лестнице.

Дверь в сортир была распахнута.

Анюта Амбигуус, Кушаньев, Крышин-Ключевой и Краснобрызжая бестолково оправдывались, тыча растопыренными пальцами в поляну, окружившую санитарную емкость снежным налетом, напоминавшим свежую проказу не из детских забав, а из курса инфекционных болезней.

– Это грибки, шампиньоны, – втолковывала Анюта.

– Здравия желаю, – Гастрыч переступил через порог. – Здоров, участковый! С чем пожаловал?

Куккабуррас скрючился совершенно. Его мудреное имя, хотя и не числилось сейчас в ориентировках, уже не однажды звучало в милицейских кругах. Но взгляд участкового скользнул, скорее, не по нему, а по трости, прикидывая, потянет ли та на оружие.

– Пахнет у вас тут, граждане, – мрачно сказал участковый. – И запах знакомый. Хозяин пришел?

– Хозяин я, – Артур Амбигуус-старший выдвинулся вперед. – Вы посмотрели бы лучше, гражданин участковый, что в лоджиях делается, у милых моих соседей. «Мы купили пианино» – это пустяки. И свиней-то выращивают, и гусей. Недавно лошадь заржала, я лично слышал. В три часа ночи. И цокала. И покрывала коня. А вы придираетесь к безобидным грибам… Всяк по-своему кормится.

– Я все-таки хотел бы задержаться и осмотреть помещение на предмет упокойника, – не соглашался и упорствовал участковый. – Выйдут неприятности, если вы помешаете мне это сделать, хотя, конечно, я пока еще не располагаю ордером.

– Какой слог для сотрудника милиции, – восхитился Гастрыч. – Университет миллионов?

– Да ради бога, – всплеснула руками Анюта, и сразу поверилось, что она не прячет скелеты в шкафы. – Смотрите, сколько угодно, Аверьян Севастьяныч.

Тот недоверчиво втянул воздух столь глубоко, что не сдержался, и общая атмосфера ухудшилась, но ненамного.

– Я посижу в лимузине, – шепнул Куккабуррас, разворачиваясь на трости, но мощная лапа Гастрыча легла ему на плечо.