Кир Булычев - Похищение Тесея

— На главное ваше обвинение, — сказал Дедал, остановившись посреди комнаты, — я отвечу решительно — «Нет!» Я никогда и никому не завидовал. Мои величайшие изобретения еще впереди! Вы видели мой корабль, который передвигается силой пара? — Ему уже десять лет, — усмехнулся Хирон. — Вы видели моих гребцов и воинов? Одинаковых, как горошинки в стручке!

— Твоих деревянных людей знает весь мир. Видно, плохи твои дела, наш друг, если ты ищешь оправданий в своем же вчерашнем дне.

— Справедливый суд свершился, — сказал Дедал, видно, имея в виду Талоса, потому что кентавр Фол на это ответил:

— Твоя прекрасная сестра Поликаста покончила с собой.

— Это ее воля и признание вины, — жестоко ответил Дедал. — Я теперь тоже хочу задать вам вопрос, друзья. Ведь не зря же я терпел все обвинения, которые вы мне бросали в лицо, какими бы нелепыми они ни были. Но скажите мне, к чему весь этот разговор? Разве дело только в обвинениях прошлых лет?

— Мы не обвиняем тебя. Мы не суд, иначе бы ты сюда не пришел, — сказал Хирон. — Но мы — люди, которые хотят понять смысл и связь вещей в природе и причины человеческих поступков. Мы не стали бы разговаривать об этом с ничтожным рабом или толстым чиновником. Мы хотим понять, совместимы ли гений и злодейство…

Странно, я где-то уже слышала эту фразу, подумала Кора. Я ее даже отлично знаю. Я знаю ответ: «Гений и злодейство несовместимы!» Кто же сказал это? Гегель? Дарвин? Эйнштейн?

— Он сам упал с крыши храма, — сказал Дедал, как бы подводя итог дискуссии.

— Можно ли поговорить с тобой, — спросил тогда Фол, — о другой женщине? — О ком? — О Пасифае?

— Нет! — отрезал Дедал. — Нет, нет и еще раз нет! Я покидаю ваш дом. — Неужели ты так испугался? — Срок давности миновал! — У нас другие сроки, Дедал. — Передо мной была поставлена инженерная задача, — сказал Дедал. — Мне был брошен вызов. И я принял его.

— Так это был инженерный вызов? — Да! Именно так.

— А Лабиринт? Тоже инженерное задание? — Сделав первый шаг, я был принужден ко второму. — То есть, по-твоему, эти твои конструкции сопоставимы?! — спросил Хирон. — Да! — Дедал поднял сжатый кулачок. Тут кентавры начали хохотать и ржать, как жеребцы, так что сбежались домочадцы Фола и пришлось гнать их, потому что объяснить причину смеха кентавры не могли ни женщинам, ни детям. И лишь Коре удалось уговорить Хирона рассказать, над чем они смеялись, и тот, несколько смущаясь, поведал ей о критском подвиге Дедала, причем последний вовсе не был смущен, а даже подавал реплики и был собой доволен, ибо: «Для гения нет задач мелких и неблагодарных. Для него любая задача — одинаковый вызов!»

— На острове Крит был белый бык, — сказал кентавр, — говорят, с точки зрения бычьей красоты, он был совершенен. Фол фыркнул.

— Ну как, например, можно считать Фола образцом конской красоты? — заметил Хирон, и его друг густо покраснел. Неловко, когда тебя сравнивают с конем в присутствии красивой дамы. — Это был бык Посейдона — я уж, честно говоря, не помню, почему он там оказался… — Оба его друга кинулись было объяснять происхождение белого быка, но Хирон поднял руку, останавливая их. — Важно лишь то, — продолжал он, — что супруга царя Миноса, которую зовут Пасифаей, женщина невероятной прелести, и притом любвеобильна так, что… — Пока Хирон искал сравнение, сам Дедал докончил его мысль: — Что готова переспать с пнем! — Ну вот как грубо! — сказал Хирон, но в принципе он был согласен с Дедалом. — Дама она уже солидная, в летах…

— Чепуха! — закричал Дедал. — Это было десять лет назад! Какие могут быть лета?

— Ну, дама она все равно солидная, с пышными формами, родившая Андрогея, из-за которого Крит поссорился с Афинами, а также девочек — Ариадну и Федру. И вот эта мать семейства воспылала страстью к белому быку! — Хирон замолчал, как бы подыскивая наиболее приличные слова для последующего рассказа, а Дедал вмешался в паузу, заявив:

— Да ты говори как есть, не стесняйся. Наша подруга знает, какая птица приносит детей.

Дедал Коре совсем не нравился. Она привыкла к тому, что в учебниках, книгах и фильмах все великие ученые, изобретатели и поэты — обязательно милейшие, мудрейшие и бескорыстные люди. И если поэт Пушкин влюбляется в какую-нибудь Керн или Воронцову, то делает это только для того, чтобы подарить ей букет цветов, воспылать вдохновением и заодно порадовать мужа своей музы… Конечно, это он придумал! Конечно, он: «Гений и злодейство несовместимы!» Правда, имел он в виду не Дедала, а Моцарта.

— Хорошо, — согласился кентавр. — Я буду придерживаться безжалостных фактов.

— Почему безжалостных? — удивился Дедал. — Любовь зла — полюбишь и кентавра! Разве вы не слышали такой поговорки?

— Полюбишь и козла, — поправила Дедала Кора. Все засмеялись. И она сама засмеялась, поняв, что ее поправка была неуместной.

— Пасифая начала выходить в поле, — продолжал Хирон, — когда там пасся белый бык, и ласкала его, гладила, приносила ему всевозможные вкусные вещи и всеми знаками, принятыми у людей, показывала, что хотела бы добиться с ним близости. Бык был обыкновенным — бык как бык. Он не возражал против близости, но не с Пасифаей, так как у быков нет рук, чтобы прижимать крошек к груди. Когда кентавры отсмеялись, заговорил Дедал: — Давай я сам доскажу. Вызывает меня Пасифая, а я тогда только-только на Крите укоренился, мне нужны были покровители, да и сама женщина мне нравилась…

— Неужели и ты тоже воспользовался ее ласками? — спросил Фол.

— А чем я хуже белого быка? — удивился Дедал. — Я мужик хоть куда! Это входило в мой гонорар. — Ты еще и деньги с нее взял? — Изобретатель живет на свои гонорары. Я не беру подачек. Но если сдаю работу, то попрошу: деньги на стол!

— И что же вы придумали? — спросила Кора, чтобы возвратить Дедала на истинный путь рассказа.

— Я посмотрел на то, как мучается несчастная женщина на лугу, стараясь соответствовать белому быку, как она, бедная, подлезает под него, да и он страдает… Я понял, что должен был решить проблему ко всеобщему удовольствию. И вот что я сделал: я изготовил деревянную корову, крепкую, гладкую, изящную с точки зрения коровьей эстетики, затем я обшил ее коровьей шкурой… Вам понятно? — Пока да.

— Внутри нее я сделал ложе, на которое могла устроиться царица Пасифая. Затем проделал в дереве дырку там, где у коровы соответствующее отверстие, и подогнал ложе Пасифаи таким образом, чтобы ее соответствующее отверстие совпало с соответствующим отверстием в деревянной корове. — Ну хватит, все ясно, — сказал Хирон. — Сейчас кончаю, немного осталось, — ответил изобретатель. — Я дал совет Пасифае: держитесь крепче и если что не так — терпите. Потом закрыл царицу в корове, отошел и позвал быка. Вскоре белый бык появился. Он увидел мою деревянную корову — должен вам сказать, шедевр коровьей красоты — и буквально кинулся к ней, раздеваясь на ходу. — Быки ничего на себе не носят, — заметил Фол. Дедал долго смотрел на него, склонив голову набок. Фол вопросительно обернулся к Хирону. — Дедал пошутил, — пояснил Хирон. — Да, я пошутил, — сказал Дедал. — И мне грустно сознавать, что с такими тупыми лошадками я дружу и даже позволяю им меня судить. — Заканчивай свою историю, надоело, — буркнул Фол. — А больше нечего рассказывать. Бык взгромоздился на деревянную корову, и изнутри вскоре донесся отчаянный женский вопль. Однако я был бессилен помочь несчастной, потому что бык вряд ли позволил бы мне вытащить ее из деревянной коровы. Когда бык утолил свою страсть и удалился пастись, я подошел к корове и, с некоторым ужасом, открыл окошко внутрь. Я боялся увидеть холодеющий труп Пасифаи, но вместо этого увидел разъяренную львицу, которая потребовала, чтобы я заставил быка возвратиться и продолжить любовное насилие!