Алексей Артамонов - Смерть Земли

Окна не пропускали шум, только свет мог оказаться в комнате. Жалюзи были открыты, и в огромных окнах я видел высотные здания, да и мы сами были на большой высоте, где-то на последних этажах. Вроде всё вокруг в специальных тонах, всё прекрасно отделано, но как-то трудно было назвать это место, призванное быть способствующим расслаблению, своей идеальностью, уютным.

Мои рассуждения и дремоту, потихоньку пленяющую меня всеми силами, прервал тот самый доктор, который беседовал со мной в самый первый день моего «воскрешения».

– Вы хотели знать, почему ваш вопрос вызвал такую реакцию? – медленно и неуверенно начал он.

– Было бы интересно, – ответил я, – вы извините, но нас не инструктировали, что можно, а что нельзя спрашивать в вашем мире, я-то и в своем не сильно стеснялся.

– Да, да, резонно, резонно, – доктор потер руки, пытаясь собраться с мыслями. – Вообще-то, как вы заметили, в нашем мире можно исправить любые недостатки вашего тела. Мы лечим болезни, мы омолаживаем, кстати наша фирма этим и занимается, даже оживляем, но это, пока, только единственный случай. Мы продлеваем молодость, и для этого нас и держат. Только мы не смогли победить смерть.

«И слава богу», – заметил я про себя.

– Смерть наступает внезапно. Из молодого человека или прекрасной юной девушки ты, в одночасье, становишься дряхлым, измождённым, ветхим и умираешь… – Доктор замолчал. – Этого мы страшимся больше всего, ибо не можем угадать, когда наше средство молодости прекратит действие и ветхость возьмет свое. Это может произойти на улице, на свидании в ресторане, да где угодно.

– Особенно интересно это на свидании или под венцом, – засмеялся я, – вы извините за смех, но это очень нелепо.

– Может быть, может быть…

– А скажите, – я посерьёзнел, – в вашем мире нет страданий, болезней, бедных, сумасшедших?

– Этого предостаточно! – Он замолчал, понимая, что сказал и так слишком много.

– То есть также сходят с ума от денег и власти, не зная, чем занять себя в своей праздности, ссорятся, убивают, только век всех тех, кто этим занят, стал дольше, да и сил у них полно до самого смертного часа?

– Вы слишком абстрагируете моральные нормы, – вмешалась брюнетка.

– А как выглядела она до «пластики»? – внезапно спросил я.

– Нам запрещено распространять любую информацию о том, кто как выглядел до изменений, скажем так, – врач, если его так можно назвать, посмотрел на девушку, – любую, даже просто словесную. Находятся, конечно, кто ее распространяет, тем самым стараясь заработать на этом, но, как вы понимаете, это незаконно.

– Что же такого – знать, как кто-нибудь выглядел до операции?

– Это важно, например, для знаменитостей, да и простой человек этого опасается…

– Прекрасно! – я рассмеялся. – В мой век люди нанимали частных детективов, находили всякие ухищрения, чтобы хоть как-то порыться в чужом грязном белье, а теперь ничего этого не нужно, просто немного денег и терпения и пару фотографий. Я всегда говорил, что нет ничего более непостоянного, чем мораль.

– Да он просто издевается над нами! – в гневе, брюнетка бросила стопку бумаг на стол.

– Нет, – я вздохнул и развалился в кресле, – если все вы были бы заняты собой чуточку поменьше, то обратили бы внимание, что сказал я это смеясь, но с грустью. Мне было грустно, я не находил отрады в жизни обычного человека в свое время, как сегодня не нахожу и среди вас.

– Ну, кто знает, вы только недавно в нашем мире, – улыбнулся доктор.

– А вот вы? – я наклонился к нему.

Доктор заволновался, явно не ожидая такого внимания к своей персоне. Его руки не находили себе места, глаза забегали по предметам.

– Вы не похожи на вашу коллегу, – я кивнул в сторону брюнетки, – вам претит даже ваше омоложение.

– Да что вы его слушаете! – девушка закричала еще громче. – Между прочим, у нас есть высококвалифицированные психологи, а не сумасшедшие летчики-самоучки, которые из-за своих эгоистичных намерений или комплексов лезут штурмовать разъяренный вулкан!

Доктор напрягся, и вместе с ним, словно в унисон, стала напряженной вся обстановка в помещении.

– А вы знаете, как прекрасно ЛЕТЕТЬ! Как незабываемо, когда солнце, садясь на закате, светит тебе в спину, а ты словно можешь долететь до него и коснуться рукой, не боясь обжечь свои крылья. Как прекрасен среднерусский пейзаж, особенно осенью, когда дым от костров застывает в воздухе, когда только облака и это солнце свидетели твоей СВОБОДЫ. Вы были свободны когда-нибудь? – Говоря тихо и расслабленно, я повернулся к девушке. – Бьюсь об заклад, здесь таких нет. Вы думаете, свобода – это выбор между чем-то и чем-то, но свобода – это нечто вне выбора, это всегда нечто новое, это даже возможность не выбирать вовсе.

– Вы прекрасный собеседник, – неуверенно сказал доктор, – я, видит бог, – он не знал, где найти себе место, – видит бог, я бы не хотел всего этого, но мы вынуждены принудить вас участвовать в нашем эксперименте.

Как быстро я настроил его на свою сторону. А может, я та отдушина, та уверенность, тот анимус – одним словом, все то, чему ему не хватало всю жизнь? Это очень женственное общество, где даже для мужчин служит единственным утешением – внешняя красота, да и это можно проверить.

– Ты знаешь, почему он с тобой был так откровенен? – девушка склонилась надо мной, злобно произнося каждое слово.

– Ну, есть у меня предположения, – ответил я.

– Не надо предположений, – она скорчила гримасу участия, едва не погладив меня по голове, – я все скажу тебе и так. Тебя отправят в утиль, как неудачную реконструкцию, мой милый.

– Какая вы, – я со смаком произнес эти слова, – какая вы заботливая, я бы так и сидел, не зная правды. – Меня взяли под руки охранники. – Я уже сгорал заживо, можно теперь замерзнуть, – уже в конце коридора, я прокричал: – А лучше раствориться в кислоте, чтобы второй раз меня не реконструировали! – Сказав это, я повис на накачанных руках охранников.

– Ого, – болтая ногами, я обратился к охранникам: – Вот это бицепсы! Бьюсь об заклад, вам их тоже здесь сделали. Наверное, ты был ботаном, а тебя все били, раз вы такие «банки» себе нарастили?

– Скорей бы тебя уже утилизировали, – прошептал один из охранников.

– Перед этим я тоже хочу нарастить такие бицепсы – доктор говорил, что это можно сделать в два счета.

Я думаю, хватит трикстерства, хотя от этого и трудно отказаться. Интересно, насколько их мышцы рабочие? Всё-таки тяжелой работы они не видели. Но ребята слишком здоровые, что тут говорить, по сравнению с ними, моя жилистость выглядит убого.

Меня привели в комнату, где все было белым, царила стерильная тишина. От всего этого веяло какой-то неестественностью, казалось, сам воздух был здесь стерилизован. Белые стулья, белые кровати, белые стены… Если здесь пожить немного, то, пожалуй, можно сойти с ума. У белого цвета странная особенность: он делает все объемней, кажется светлым и добрым, но через некоторое время начинает угнетать. Видимо, такая белизна и в человеке, в слишком больших количествах, начинает угнетать, скрывая за собой все самое темное. Вот почему «чистенький» человек, этакий «святоша», который нравится всем, не делает зла, но и добра никому еще не сделал, вызывает большие опасения у самых пытливых умов.