Гавриил Данов - Панихида по Бездне

Мужчина закончил говорить, повесив в воздухе свой вопрос, и посмотрел на Томаса с таким лицом, точно претерпел всю озвученную ненавистную тяжесть на себе. Его взгляд был схож с тем, что видит Томас каждое утро в зеркале, за одним важным исключением. Искра, с которой он смотрит на всё вокруг, говорит, что своё безволье незнакомец преодолел.

Томас не ответил на повешенный вопрос. Он только повернул голову и посмотрел на мужчину с опущенными в жалобе бровями. Вся эта красноречивая реакция своей немой яростью вырисовала в воздухе другой вопрос, повесив его рядом с вопросом незнакомца.

«Почему?» – беззвучно кричало лицо Томаса.

На мгновение, столь незначительное, что кажется обманом зрения, по лицу мужчины пробежала грусть. Она зацепилась за край взгляда Томаса, но не отозвалась вниманием в его голове.

– Я что-то дал себе чересчур много воли. Разговорился немного. – Мужчина откашлялся, обтряхнул от песка ладони и вытянул руку вперёд. – Артур, – проговорил незнакомец, желающий перестать быть таковым.

Холод пробежался по спине Томаса. И не страх ему был природой, а скорее ненависть. Он не хотел жать руку Артуру. Томасу стало так по-детски обидно, что он не мог сдержать это в себе. Вся эта во многом напускная злость отразилась в паузе, которую он выдержал перед тем, как с гневливым видом пожать руку Артура.

– Томас.

Артур встал на ноги и поднял за собой Томаса.

– В Апабе живут идиоты, Томас, но мёд они варят замечательный. – Артур достал из сумки полную фляжку с мёдом и вручил её Томасу. – До встречи, – через плечо сказал он, и, уходя в чащу, добавил: – Флягу не потеряй.

Артур – человек, появившийся из пустоты и в неё же ушедший. Незваный критикующий, что вывернул наизнанку упорно скрываемую Томасом, в первую очередь от самого себя, душу. Томас стоял на том же месте, врываясь ботинками в песок, с фляжкой мёда в руке и грузом тяготеющих мыслей за душой. Он повернулся в сторону дома и побрёл, разбитый и выжатый.

Томас вернулся домой к поздним сумеркам. Пылающая полоса заката всё уменьшалась, пока совсем не потухла, провожая заходящего в дом Томаса. Этот день растоптал его, хорошенько втерев в грязь остатки. Томас побрёл наверх, чтобы покончить с ним, вдавив своё лицо в подушку.

Прошёл день, быть может, два. Он изредка вставал с кровати. Пытался выйти в море, но осекался на пороге дома, разворачивался и брёл назад. Томас видел, как луна сменяет солнце, как зажигаются и гаснут звёзды и как безучастно летит время. Он пропустил частицу своей жизни, погружённый в лишающую воли меланхолию и с занятым рассуждениями о случившемся мозгом. Почему столь мимолётный человек оставил столько груза? Артур – просто незнакомец, пустой, не значащий человек, но прослыл незваным критиком.

Томас старается не думать – не хочет обращаться к этой зловонной куче, которая пополнит армию из варева. Он бы лежал так до конца, лежал бы и смотрел в открытое окно, но тело словно расплывшаяся каша. Каждый его сантиметр затёк в недвижимом положении, и вот кровать уж не в блаженство. Томас сползает, с громким стуком роняя колени на пол. Словно ведомый на ниточках, он поднимается на дрожащие ноги и медленно идёт к знакомому до боли шкафу. Берёт бутылку, летит вниз. Кушетка, одеяло. Он наливает себе стакан, что завсегдатаем стоит тут прямо на перилах.

Солнце уходит за горизонт. Томас провожает его, подняв в воздух руку. Огненная полоса отделяет бесконечную черноту с блестящими искрами от играющей языками пламени воды. Он смотрит в золотую, исполненную смыслом точку, что ещё едва шипит, ныряя в воду. Томас прощается с ней, искренне желая, чтобы она скорей вернулась. Солнце тухнет, взамен него загораются два ярких глаза. Два зелёных шарика меж перил, непрерывно буравящие взглядом. Томас им платит тем же. Смотрит через слегка прикрытые усталостью веки. Они сидят так несколько минут, впиваясь друг другу в души. Перебить сей странный ритуал первым решается Томас. Двумя медленными хлопками свободной от бокала рукой он указывает существу сесть на кушетку рядом. Существо моргает, протискиваясь меж перил. Проползает по крыльцу к кушетке и медленно залазит вверх.

Томас мог бы удивиться, мог не поверить, всё это время восклицать, но именно в тот день, в тот час и в то мгновение он просто хотел принять, что это та же кошка. И возможно, сейчас неважно, как она сюда попала или правда ли это именно та, а не какая-нибудь другая чёрная кошка. Возможно, Томас хочет принять это как факт и насладиться компанией безмолвной тёмной тени с такими яркими зелёными глазами.

Животное утверждается на месте. Обойдя саму себя несколько раз, кошка ложится лицом к небу. Томас аккуратно касается её, стараясь не испугать, но та недвижима, верно, онемела. Он запускает руки в чёрную словно смоль шерсть и медленно гладит, замирая взглядом на распростёртой по небосводу россыпи горящих искр. Легко и умиротворённо. Опьяняющее лучше любого алкоголя чувство безмятежности и простоты. Его силы хватает, чтобы дать передышку раскалённой в стенаниях по бессмысленной жизни голове.

Они проводят так два часа, за которые пустеет полбутылки. Но умиротворение прерывается. Кошка чуть приподнимается и снова замирает, будто желает что-то разглядеть вдали. Томас примечает её реакцию и ведомый головокружением в сторону старается сфокусироваться на направлении взгляда животного, попеременно смотря то на её голову, то на чернеющие дали. Только хорошенько поморгав, он сумел убрать искажающую взор плёнку с глаз и углядеть далеко в море мигающий красный огонёк. Томас хочет податься чуть вперёд, но останавливается цепкими руками лени и мыслью, что это всего лишь судно. Ныне их не так уж много в местных водах, но даже так им нечего дивиться. Томас врастает обратно в кушетку и, пару раз прогладив рукой вдоль чёрной шерсти, пытается успокоить кошку. Но та не реагирует. Застыв в новом положении, продолжает смотреть только вперёд.

– Лодка, – уточнил для животного Томас, но кошка не шелохнулась.

Томас покачал головой с лицом, как бы говорящим: «Ну что с тебя взять?», прикрыл глаза и откинул голову назад, продолжая гладить по удивительно мягкой шерсти.

«Откуда он взялся?» – откатившая волна ненависти вернулась, чтобы обрушить свои мерзкие массы на голову Томаса.

Артур окунул его в помои, сделав и без того пресную жизнь ещё и перебродившей. Теперь Томас не выносит каждое мгновение и от этого уже второй день топит свою голову в безынициативном прозябании и алкоголе. Но даже так не это апофеоз его ненависти. Больше всего он ненавидит самого себя за то, что слова неизвестно откуда взявшегося ублюдка-философа способны заставить его смотреть на себя с отвращением.