Александр Левин - Время взаймы

Оно наблюдает . Оно ждет .

Ларину стало так страшно, как не было, наверное, лет тридцать, с тех самых пор, как они с братом охотились на русалок на холмах у дедова дома, и вот, начав поднимать голову… Цезарь проснулся.

Разбудила, – чертовы четыре утра, сиреневые чернила за окном, – проклятая зубная боль. В десну будто ввинтили ржавый болт. Боль пульсировала в висках, комната плыла. Сил подняться с кровати у Ларина не было.

Он некоторое время полежал так, глядя в облезлый белый потолок, и опять закрыл глаза. Через секунду за окном стало невыносимо светло. Цезарь повернулся на левый бок, спасаясь от наползающего утра, и обнаружил себя на посреди улицы, затопленной народом и заваленной огромными рекламными голограммами. Реклама была везде, куда ни повернись.

Ларин не удивился. Так уже бывало, когда сон и реальность на пороге пробуждения смешиваются и становится непонятно, где что.

Навстречу шел невысокого роста, средней комплекции человек в черной куртке наподобие кожаной. Сознание Цезаря мгновенно выделило этого человека из безликой толпы. Левая часть шеи у человека была вроде железной, и из правого рукава торчали стальные пальцы. Человек куда-то торопился или что-то искал. Ларин посмотрел на него и каким-то невероятным образом понял – это и есть Антон Фридман.

Вместо положенных двух месяцев раздолбанный челнок по гравитационной нити волокло почти полгода. Оказавшись на твердой земле, Фридман еще долго не мог прийти в себя. Голова опухла, ноги были ватные. А вдобавок ко всему, надо полагать из-за последней стычки в отсеке для амнистированных, что-то случилось с контактами в протезе. В порту Антон долго смотрел на свою ладонь, сжимал и разжимал кулак, проверяя, слушается ли его проклятая железяка.

Монорельсовый поезд сначала протащил его над сиреневой бездной, в которую как ни вглядывайся, не увидишь нижние уровни, потом нырнул в лохматый желтый туман и вынырнул с другой стороны, доставив к цивилизации.

Его встретил неспокойный дребезжащий муравейник средних уровней, над ним возвышались Башни, величественные, полыхающие в лучах восходящего солнца, а внизу, где больше никто не живет, была холодная мгла, из которой вдалеке, как чьи-то уродливые пальцы, торчали тонкие трубы фабрики снов.

Людей в городе стало чертовски много. Фридман так и не успел к этому до конца привыкнуть. А сойдя на шестьдесят седьмом уровне, уже на платформе понял, что кое-что еще изменилось: горожане стали подозрительно обходительными. Им как будто бы и правда было не плевать на окружающих, и поэтому обычно тоскливые серые улицы теперь кажутся какими-то болезненно приветливыми.

Люди улыбались, кивали, а иногда даже останавливались, чтобы вроде как справится о делах случайно встреченного, соседа или коллеги. А ведь раньше они даже отказывались признавать, что где-то рядом есть еще кто-то живой.

По дороге через центр Антон никак не мог отделаться от странного ощущения тревоги. Смотрел на милых и ухоженных зомби и пытался понять, что ими на самом деле движет. Они с такой охотой приняли этот новый порядок вещей, что становилось горько, до тошноты противно и страшно. Неужели никто и правда не понимает, что это все уже было? Мы двести лет предупреждали друг друга, что так вот и случится, смеялись, меметизировали страх, а теперь…

Дело прояснилось при встрече с Лапшой. Встретились они в небольшом кафе на первом этаже громадного делового центра в самом что ни на есть «элитном» районе шестьдесят седьмого.

Город сверлил Фридмана сотнями красных зрачков камер наблюдения, заставляя чувствовать себя так, будто ты совсем голый, а сотни людей смотрят, ловят каждое твое неловкое движение, и смеются, и тычут пальцами, а укрыться негде… Антон отогнал секундное наваждение, пожал протянутую пятерню здоровой рукой и сел за столик.

– Что за дерьмо, старик? – спросил. – Какого хрена люди так лебезят перед друг другом?

Лапша – толстяк с неаккуратной бородой и старомодным сканером вместо правого глаза – шумно втянул коктейль из трубочки. Старый друг, как и сам город, казался еще более подозрительным, чем обычно.

Во-первых, Лапша-то уж точно раньше никогда в такие места не заглядывал, считая, что это ниже его человеческого достоинства, а на сейчас сам пригласил именно сюда, даже не удивившись тому, что видит на экране коммуникатора лицо Фридмана, а во-вторых, встретиться согласился неохотно и теперь постоянно оглядывался, будто ожидая преследования. Вытер рот двумя пальцами и изрек:

– Все, что мы можем сказать, a priori может быть только бессмыслицей.

– Чего? – Антон быстро мотнул головой. – Ты так шутишь или что?

Лапша усмехнулся.

– Нужны подробности? Система репутации. На ней теперь все завязано. С низким средним баллом современный человек не может считаться полноценным. Ниже семи – и Сингулярность не выдаст разрешение не то что на ребенка, но даже на прием пищи. У тебя, например, такого разрешения пока нет.

Антон сглотнул.

– Чего?

Похолодел. В голове безумным калейдоскопом пронеслись события, которые и забросили его на другой край галактики.

– Эта… оно… работает?

А дальше голос поломался, превратившись в визгливый шепот:

– Мы же победили, Лапша…

– Опасности нет, – ответил бывший друг. – Сингулярность полностью перепрограммирована.

И смотрит пристально, будто ожидая, что Антон… что? Фридман выдохнул, кое-как взял себя в руки.

– Ох-ох, брат. А на своих ошибках мы учиться не хотим, да?

Но вышло жалко. Без страха не получилось, в горле встал ком. Чтобы унять позорную дрожь в руках, Антон решил продолжать строить из себя ковбоя, потянулся и хотел взять с тарелки Лапши кусок органического заменителя.

– Что у тебя, картошечка?

На лице Лапши не дрогнул ни один мускул.

– Стой. Не трогай.

Антон на несколько секунд замер в нелепой позе, а затем вернулся на место, почему-то и правда передумав.

– Я же сказал, у тебя нет разрешения. Тебе необходимо будет пройти тестирование.

Фридман не знал, как реагировать. В желудке заурчало. Пока летел с чертовых куличиков на окраине Млечного Пути, он и забыть успел, какие на вкус нормальные заменители. Пришлось помолчать. Не так-то просто было заставить пальцы не дрожать.

– Ну, старичок, тогда давай к делу, ладно?

Фридман сжал кулак.

– Я понимаю, что ты, может, не сильно-то и рад меня видеть, но больше за помощью мне обратиться не к кому, сам понимаешь. Мне нужно в сеть, Лапша. Помоги мне.

Лапша молчал, сверлил взглядом.

– Эй, Эдди, ты можешь мне помочь?

– Нет.

– Слушай…

– Я не могу, Антон. Город изменился, все изменилось.

– Лапша…

– Эдуард.