Владислав Крапивин - Синий треугольник

В самом деле, чего волноваться? Поскачут и вернутся. Видно, такой здесь обычай.

Бутылок мне хватило на сорок беззаботных минут. А потом вернулось беспокойство. Ни один всадник за это время не вернулся.

Я подошел к рабочим — они уже разбирали центральную тумбу карусели.

— Скажите, а долго они могут так скакать? Когда вернутся-то?

Добродушный дядька, похожий на один из клоунских портретов, почесал за ухом гаечным ключом.

— Когда вернутся? Это теперь от коняшек зависит, а они обратно не хотят, в стойло-то, упираются… Пацанята обычно побросают их в кустах, а сами кто куда, чтобы не попало… Ты их лучше не жди, поищи по парку, мил-человек…

Ну вот, новое приключение! У меня от нехорошего предчувствия засосало под печенкой. Понимал я: не следует уходить, надо ждать до упора, но тревога была сильнее разума. Подхватил чемодан и пошел. По одной аллее, по другой… Несколько ребят на лихих лошадках попались навстречу, но были они незнакомые. Пронеслись так резво, что я не успел окликнуть, спросить про Ерошку и Еську. Кстати, мчались они отнюдь не к карусели.

Тревога моя росла с отчаянной быстротой. То, что я испытывал теперь, было похоже на тихую панику. Я заметался. Попадал в какие-то заросли, в стеклянные галереи с громадными кактусами, на пустыри, где были свалены разбитые статуи и покрытая облезшей краской фанера. И была такая же замороченность, как при бесполезных попытках набрать нужный номер телефона…

Потом, взмокший и потрепанный, я выбрался опять на площадку с каруселью. Вернее, без карусели — ее уже не было. Какая-то тетка в окошке киоска сочувственно сказала мне:

— Вы небось тех наездников ищете? Да они уж давно усвистали из парка, на улицах смотреть надо, сюда им теперь дороги нету…

Я пошел к воротам парка, интуитивно угадывая направление.

Ворота были высоченные, с оштукатуренными колоннами и решетчатыми створками. Я спросил у билетерши, похожей на тетю Кнопу:

— Дети на карусельных лошадках не выскакивали? Мальчик и девочка. Он на черно-белой, она на коричневой…

— Да что ты, голубчик! — отмахнулась тетушка. — Разве будут ребятишки разбегаться через главный выход? Я же их мигом заверну! Они, это, через дыры в заборе, хитрый народ…

Не надо было уходить с карусельной площадки! Наверняка Ерошка и Еська поскачут, погуляют и вернутся ко мне!.. Или… не вернутся? Зачем я им нужен? Они добились своего, встретили друг друга, и здесь, в Ермильске, у них, наверно, свои планы. Что я знаю об этих непонятных брате и сестре? Кто они?

И все-таки вернуться на прежнее место — самый правильный шаг!

С этой мыслью шагнул я опять в ворота. Тетушка преградила путь.

— Ты куда, милый? Нельзя без билета. Ты ведь вышел наружу, теперь надо платить снова.

— Но я же только что там был, вы видели! Я ребят ищу!

— Да понимаю я, мой хороший! Мне разве жалко? Но не положено, здесь такое нерушимое правило. Без билета ни одна дорожка тебе не откроется и не найдешь ты никого… Да вон касса, три рубля всего билет-то…

Я поспешил к желто-красной дощатой будочке с окошком.

— Будьте добры…

— Весьма сожалею, но билетов больше нет. Конец сезона. — Кассирша была совсем не похожа на тетушку у ворот. Сухая, седая, напоминала она… да, Нину Адольфовну Кирхгоф!

— Но, понимаете, у меня там…

— Весьма сожалею, сударь, но от меня ничего не зависит. Здесь незыблемые правила. Могу только посоветовать: обойдите парк. С тыльной стороны есть, по-моему, еще бесплатный вход…

Я помчался к знакомой дыре в решетке. Взмокший, запыхавшийся, с надеждой и страхом в душе. Казалось, что вся жизнь рухнет, если не найду ребятишек. И конец этой рухнувшей жизни я проведу в отчаянии и безысходной виноватости. Потому что… да, потому, что Ерошка и Еська стали за сутки как родные. Сам не ведаю почему. Словно знал я их с рождения… Ну и, кроме того, я же отвечал за них, раз привез в другой город, оторвал от дома…

«От какого дома ты их оторвал? И не ты их сюда привез. Само собой так вышло!»

«Все равно… Если не отыщу — сойду с ума…»

Путь оказался кошмарно долгим. По кривым переулкам, по пустырям, по тропинкам в чертополохе. Сорняки скребли меня по джинсам, по чемодану, который я так и таскал с собой… Ну, вот оно, знакомое место у решетки…

Здесь работали дядьки, похожие на тех, что развинтили карусель. Они выпрямили почти все разогнутые прутья, приварили их на прежние места. Сейчас разгибали последний.

— Подождите… пожалуйста… Мне надо туда… Черноусый морщинистый мужчина (возможно, бригадир) выпрямился, глянул из смоляных бровей.

— А туда уже нельзя, гражданин. Конец сезона.

— Я знаю! Но там у меня… ребята остались… Надо найти!

— Я понимаю. Но вы теперь никого не найдете, даже если пролезете здесь. Попробуйте через главный вход…

— Да пробовал я! Говорят, билетов нет!

— Да, без билета никак. Не знаю, чем вам помочь…

Белобрысый паренек опустил в лебеду автогенный аппарат, шагнул к бригадиру, что-то сказал ему на ухо. Стрельнул глазами в сторону.

— А! — обрадовался бригадир. — Вася правильно подсказывает! Вон видите дом с лесенкой? Там живет Евдокия Власьевна, круглосуточная смотрительша парка, вдова того шкипера, которому памятник в парке. Может, видели: мужчина со штурвалом и пацаненок? Дак вот, у нее, у Евдокии Власьевны, всегда есть запасные билеты на любые сезоны. Изложите ей ваши обстоятельства, бабка, думаю, не откажет… И я кинулся к дому «смотрительши».

Дом стоял в конце переулка, отдельно от других. На высоком гранитном фундаменте с отдушинами, среди лопухов и пушистого белоцвета. Стекла в большущих окнах с резными наличниками отражали синее небо. Что-то корабельное было в этом доме — острым углом он врезался в пространство, будто старый тяжелый пароход. Крыльцо с витыми столбиками и навесом напоминало судовой мостик. К нему, по лебеде с покрасневшими листьями, тянулась через пологий косогор дощатая лесенка. Я отметил все эти подробности, несмотря на панику в душе. Пока спешил наверх…

В ответ на стук открыла мне сама Евдокия Власьевна. Это оказалась высокая старуха с острым, как у сказочного полумесяца, подбородком. С пронзительно синими глазами. Не удивилась ничуть, будто ждала меня. В ответ на сбивчивую просьбу о билете сказала хрипловато, с покашливанием:

— Да мне ведь не жалко, я бы хоть дюжину дала. Да не осталось ни одного. Племянница моя, Серафима, как раз в типографию пошла за новыми, мы еще на той неделе заказ им сделали. Вот, глядишь, придет скоро, и тогда уж…

Была она, несмотря на суровый вид, ласкова.

— Ты проходи, передохни. Поставь чемоданчик в уголке да ступай в горницу. Я тебе чаек заварю.

— Да некогда мне. Искать надо ребят-то! Евдокия Власьевна склонила набок голову.