Борис Мир - Данэя. Жертвы прогресса II

– Она ведь нравилась тебе!

– Да нет. Просто не казалась хуже других. Потом – когда мне её предложили, настроение было совсем дурацкое.

– Бывает. А сейчас у тебя прекрасное настроение?

– Если бы! Ещё более дурацкое. Но теперь мне не всё равно.

– Это что: внезапное прозрение?

– Не пытайся поддеть меня. Я говорю серьезно: мне теперь не всё равно.

– Причина?

– Былое вспомнила. Лала.

– Лал?

– Кроме того, узнала о нем кое-что новое: позавчера встретилась с Даном и Эей, они…

– Ну да? Расскажешь?

– Самым подробным образом. Но, подозреваю, не сейчас: у тебя, конечно, как всегда, нет времени.

– Ох! В несколько словах сейчас можешь?

– Они много говорили о Лале. Ты помнишь, я ведь столько сыграла в его фильмах.

– Ну, ещё бы!

– Какие вещи писал и ставил он: какой глубины и остроты!

– А как они многих бесили! Так они дали тебе что-нибудь из не поставленных его вещей?

– Нет.

– Будешь искать?

– Уже есть. То, что мне подходит: то, что собирается ставить Поль – «Бранд» Ибсена.

– Вдвоем с ним? Я думаю, он не откажется ставить её с тобой вдвоем: у вас когда-то это получилось. И играть в ней будешь?

– Обязательно.

– Значит, то?

– То: точно.

– Ну, тогда благословляю. А ассистент-то твой, действительно, справляется.

– Смотри, и актеры с ним чувствуют себя куда уверенней. Я их вчера просто задергала, – сама не знала, что мне надо.

– Ладно! Можешь дальше меня не уговаривать. Я же уже сказал: благословляю. Удачи! – он поцеловал ей руку и вышел.

Итак, эта гора спала с её плеч. Она ждала худшего: что его придется долго уговаривать.

Она ещё немного посидела, наблюдая за репетицией. Потом сказала:

– Продолжайте без меня! – и вышла в коридор.

Быстро шла, погруженная в свои мысли, и не заметила, как налетела на Риту.

– Ой! – вскрикнула та, хватаясь за нее руками, чтобы не упасть.

– Прости, я тебя чуть не сшибла!

Рита засмеялась:

– Ты неслась так стремительно!

– Я задумалась.

– Ты ещё всё под впечатлением своего посещения самой необычной пары людей на Земле?

– Почему ты так думаешь?

– Сужу по себе. Вчера в меня бес, что ли, вселился, как говорили в старину: стала с тобой спорить, помешала рассказать о них побольше. Так злюсь на себя: я же актриса – мне надо лучше, глубже знать людей вообще, а таких необыкновенных, как Дан и Эя, тем более. Ты сердишься на меня, сеньора?

– Пустяки.

– Я стала опровергать то, что не знаю. А я хочу это знать.

– Ну, что ж. Я смогу тебе позже о них ещё рассказать: сейчас мне надо увидеть Поля.

– Я видела: он зашел в просмотровый зал. Можно мне пойти с тобой?

– Ты свободна?

– Да. Репетиция у меня рано кончилась, в спектакле я вечером не занята. Только – я вам не помешаю?

– Если будешь вести себя смирно.

– Чтоб мне провалиться на ближайшем спектакле!

…Поль сидел у включенного голографа.

– Поль!

– Тсс! Смотрите!

«Всё – или ничего!», говорит Бранд. Его жена, Агнес, перебирает детские вещи – своего умершего ребенка. Которого можно было спасти, уехав из деревни в мрачном ущелье. Но Бранд прест, священник, этой деревни: он не имел права ради себя и своего ребенка покинуть паству, он не счел возможным нарушить свой долг. И его жена – свой: не оставить его одного.

«Вещи моего мальчишки». Это всё, что осталось от него. Но приходит цыганка с закутанным в лохмотья ребенком и жадно выпрашивает для него дорогие Агнес вещи: зима, он мерзнет. Агнес отдает ей почти всё – лишь одну вещь хочет оставить как память себе. «Всё – или ничего!», повторяет Бранд. Агнес отдает последнюю вещь, цыганка уходит.

Агнес отдала всё, всё без остатка. И она умирает, – Бранд остается один.

Поль включает общий свет, не отключая голограмму, в которой застыл неподвижный Бранд. Слезы дрожат на щеках Лейли. И Рита – чувствует, что взволнована.

– А? «Всё – или ничего!» Вот так, и никак иначе! Что может сравниться с этим из всего, что мы сейчас играем?

– Её – надо ставить!

– Ты тоже считаешь? Я брежу этой пьесой.

– Но, думаю, надо дать ей современную трактовку.

– Пропади всё пропадом, если я не думаю так же! Буду искать, найду прототипы для нее.

– Я знаю, кто может послужить ими.

– Лейли!

– И вообще, я шла к тебе, чтобы предложить совместную постановку её. Ты – не против?

– Я?! Ещё спрашиваешь!

– Вот и прекрасно! Но роль Агнес я хочу взять себе.

– Ну: тогда вообще… – он не находил слов. – Когда – начнем?

– Хоть сегодня.

– Правда? Обедаем – и сразу за работу?

– Именно.

– Да, а прототипы? Ты, действительно – уже знаешь их? Кто?

– Астронавты: погибший Лал, вернувшиеся Дан и Эя – я два дня назад виделась с ними.

– Они – какие? Жутко интересно!

– Более чем. Я расскажу о них, с этого и начнем. Кстати и Рита хотела послушать, так что буду рассказывать сразу обоим.

– Тогда быстрей – обедать!

Он был так возбужден, что говорил даже за едой, которая отняла совсем мало времени.

– Поедем в парк, – предложила Рита.

Они шли по густым аллеям, уходя всё дальше. Огромные старые деревья своей тенью спасали от палящего зноя. Стояла тишина: в полном безветрии не колыхался ни один листок, не было слышно птиц, спрятавшихся от жары.

Лейли говорила, а Поль и Рита слушали, не задавая поначалу вопросов, боясь упустить хоть одно слово. Микрофончики их радиобраслетов были включены: с разрешения Лейли её рассказ записывался.

Лейли рассказывала подробно. О том, как прилетев, увидела детей; о душевной обстановке этой столь непривычной группы – семьи. Потом рассказ Эи о детях; затем о Лале, о его гибели.

– Значит, дети обязаны своим появлением на свет ему? – переспросил Поль. – Но только ли это имел он в виду, крикнув в момент гибели: «Не забудь!»?

– Они рассказали о Лале что-то ещё? – добавила Рита.

– Да. Просто я об этом почти не думала. И помню хуже того, что уже рассказала.

Действительно, ей очень трудно было припомнить то, что Дан говорил о социальных взглядах Лала. Последовательно и четко излагаемые Даном, они звучали убедительно, но всё же воспринимались ею не слишком глубоко, потому что были далеки от того, что её мучило.

Оттого эта часть рассказа была не очень связной. Постепенно вспоминая, она часто возвращалась назад, дополняя то одно, то другое. В немалой степени ей помогали их многочисленные вопросы.

А кое-что не очень хотелось вспоминать. Как пришлось отвечать на вопрос Дана, что ей известно об использовании неполноценных ныне. Всё, что она знала – что применяется по-прежнему хирургический ремонт, и что есть гурии. О последнем ответила ему еле слышно, словно Дан спросил её совсем о другом – касающемся их обоих.

Идеи Лала производили ошеломляющее впечатление. Рисовалась страшная картина существующего: общественный строй, неотъемлемой стороной которого было наличие неравноправной группы неполноценных; дегуманизация человечества; сложная цепочка взаимной связи прекращения рождения детей полноценными женщинами и выделения неполноценных. Страшный вывод: последовательное исчезновение всё большей части человечества, замена его совершеннейшими роботами и ничтожным количеством гениев.