Дмитрий Зимин - Бог играет в кости

Откатившись от дымящейся рвоты, я сел, набрал полную пригоршню колких льдинок и размазал по лицу. Снег окрасился красным. Недоуменно посмотрел на него, набрал чистого, и снова прижал к щекам. Ничего не понимаю…

Сколько в автобусе было человек? Тридцать? Сорок? Почему они? Я же не «щелкал» почти, жил себе, никого не трогал… Надо сдаться, пока не поздно. Пока люди не начали гибнуть сотнями… Кому я мог помешать? Вынуждают меня бежать, а страдают другие…

Я с трудом поднялся на ноги. В груди жжет, во рту вкус крови и рвоты.

– Гражданин! Ложитесь на каталку! У вас внутреннее кровотечение!

– Ничего страшного. Это зуб. – собственный голос шел издалека, сквозь слой ваты.

Оглядевшись, я приметил темный проход между домами. Не «щелкать»! Ни в коем случае не «щелкать», пока еще кто-нибудь не пострадал! И так до конца жизни не отмоюсь…

Сколько раз я задавал себе этот вопрос: стоит моя безопасность чужих жизней? Почему кто-то должен умирать, чтобы жил я, Алекс Мерфи? Кто так решил?

Ответа у меня нет. Не рискну даже предположить, что начнется, если к моему лбу приставят пистолет… Конец света? Ядерная война?

А может… Может я болен, и то, что происходит – лишь плод моего воображения?

– Гражданин! Как вас зовут? Скажите свое имя и позвольте доставить себя в больницу! – хватают за плечи, пытаются уложить.

– Извините. Мне надо идти… – выворачиваюсь, отталкиваясь руками бегу, не разбирая дороги. Вслед несется:

– Да вы что! С ума сошли? Держите его! Он сошел с ума! У него шок!

…Меж двух пожарных машин, затем под самосвал, за мусорные баки и – в темный переулок. Фонари не горят, по обочинам – легковушки под пухлыми белыми шапками. Снег продолжает идти.

Побежал, но в груди закололо слишком сильно. Знакомые ощущения: сломаны ребра. Ладно, просто шагом… Черт, почему кровь из горла? Это же просто зуб! Остановиться на минутку, голову вниз, чтобы унять головокружение… В глазах потемнело. Рука бессильно скользнула по забору… Подумал: – «какой холодный снег» – и отключился.

ИЛЬЯ ВОРОНЦОВ, МОСКВА

Алексей Мёрфи… Мать – русская, дочь иммигрантов. Теперь понятно: когда запахло жареным, мальчишку потянуло на родину предков. Несмотря на высокопоставленного папочку.

Хотя… Совсем даже и не мальчишку. Двадцать восемь лет, в прошлом – морской котик… Да мы с ним могли столкнуться где-нибудь под Самаррой! Не так прост Колобок, не так прост…

Что там с его матерью? Парень слетел с катушек после того, как я сказал о её смерти. С другой стороны, кого бы такое известие оставило равнодушным?

Вошел Михалыч. В распахнутом тулупе, в одной руке – шапка, в другой – какие-то бумаги. Запахло морозом и беломором.

– Романыч, нашли кажись. Вот фотки.

– Давай! – я вскочил. – Давай, давай!

Внимательно изучаю снимки, один за другим.

Да… Это может быть он. Шапка дурацкая, но глаза… Жесткая линия рта, подбородок… Это он!

– Михалыч, откуда это?

– Авария в Капотне. Автобус перевернулся на гололеде… После того, как в него бетономешалка врезалась. Фото из автобуса, там была камера.

– И что? Вы его взяли?

– Нет. Он… снова исчез.

– Люди из автобуса, очевидцы, кареты скорой помощи… Опросить всех!

– Там… – Михалыч размотал пушистый шарф, вытер им лоб и присел на стул. – Романыч, из того автобуса никто не выжил. Только Фокусник.

Это вам не падение чугунных лошадей… Люди – это уже серьезно!

– Сколько… – я перевел дыхание. – Сколько там было человек?

– Всего?…

– Да! Всего! Сколько?!

– Тридцать семь. Автобус – всмятку, как консервная банка. Мы уже потом, по описаниям восстановили… Очевидцы – медсестричка из скорой и пожарники: вытащили одного, на нем – ни царапины. В рубашке родился… Погрузили на каталку, пристегнули, кислород дали, всё честь по чести… А он очнулся и – давай бог ноги. Ребята только руками развели. Послали наряд милиции – искать. Сестричка сказала, у пострадавшего – посттравматический шок и кровь горлом. Не нашли, только пятна этой самой крови на снегу, в подворотне…

– Ищите дальше!

– Да ищем, ищем… Больницы оповестили, морги… По отделениям ориентировку разослали. Фокусник – он и есть…

– Ты мне это брось. Чтобы никакой чертовщины! Обычный он… Только везучий больно.

– Да кто б спорил?

АЛЕКС МЕРФИ, МОСКВА.

Проснулся от яркого солнца. Попытался вскочить, но в груди взорвалась боль.

– Не дергайся. Снова отключишься. – надо мной лицо: высокие скулы, острый подбородок, зеленые, узкие глаза… Очень необычное лицо.

– Вы кто? – я осторожно приподнялся. В груди кольнуло.

– Дед Пихто.

– Странное имя…

– Не страннее тебя. – девчонка села напротив, закурила…

– Вы мне помогли?

– Иду – а он лежит. Как мертвый щенок. И кровь…

– Вы не вызвали полицию? Скорую?

– А надо было? – смотрит с интересом. Глаза злые, как у голодной кошки.

– Нет, нет… Спасибо. Думаю, со мной уже всё в порядке. Я могу идти?

– У нас – свободная страна. Так, кажется, говорят в Америке?

Я насторожился. Огляделся внимательнее. Сарай? Склад? Сквозь щели в заколоченных окнах – солнце, на полу – консервные банки, окурки, рваные пакеты…

– С чего вы взяли, что я – американец?

– Акцент. Поведение… Еле дышит ведь, а зубы в улыбке скалит. Так только пиндосы делают – защитная реакция… И вежливый. Аж противно.

На ней были видавшие виды армейские ботинки, джинсы с дырками на коленях, тонкая курточка не по погоде, зеленый шарф и огромный, радужной расцветки, берет. Огненно-рыжие пряди рассыпались по плечам.

– Сама-то кто будешь?

– Самостоятельная девушка. Деловая

– И почему у деловой девушки такой потрепанный вид?

Непонятно, зачем я нарываюсь?

– Просто временные трудности… – она отвела глаза, прикусив нижнюю губу.

– И, тем не менее, ты меня подобрала.

– Не бросать же бездомное животное. Метафора. Это…

– Я знаю, что такое метафора! Я, если хочешь знать, поэзию преподаю! – мы сердито уставились друг на друга. Стало смешно: сидят два бродяги на помойке и спорят, кто круче… – Извини. Спасибо тебе. Иначе я бы замерз.

– Пользуйся на здоровье. Хотя здоровья-то у тебя и нет. Язык в крови… Есть одна больничка на окраине… Всех принимают, бомж ты или не бомж. И документы не спрашивают.

– Это всего лишь ребро. Пройдет.

– Ну, тебе виднее… Поэт.

– Алекс. Очень приятно.

– Лёха, значит. Ну-ну… Я – Ассоль.

Она была странная. В смысле – все девушки немного странные, но она… Вела себя так, будто знает что-то, недоступное мне. И это знание делает её главнее.

С трудом сел. Ассоль протянула бутылку с водой. Вода ломит зубы, но я пью, пока не начинает течь по подбородку. Отдышался, вытер рот. На рукаве остался грязно-розовый след.