Йен Макдональд - Волчья Луна

– Часы тикают, Лукас.

Оставшись в одиночестве, Лукас крепко взялся руками за подлокотники кресла. Вдохнул воздух, уже побывавший в чьих-то легких и очищенный. Перенес вес на предплечья, наклонился вперед, оттолкнулся. Мышцы бедер приняли эстафету: безумное движение. На Луне от такого он бы высоко подпрыгнул, врезался в ящик, нависающий над головой. На Земле он встал. Сперва правая рука, потом – левая. Лукас Корта отпустил подлокотники и выпрямился, не опираясь ни на что. Лишь на миг помещение было тесным, и ему понадобились руки, чтобы пробраться в проход между сиденьями. Вес был ужасным, невыносимым, безжалостным, так и ждал, что Лукас потеряет равновесие, чтобы повалить его на землю. «Падения вас убьют», – предупреждала доктор Воликова.

И он действительно едва не упал, сделав тот первый шаг в проходе. Гравитация была не центробежной силой, как на борту «Святых Петра и Павла». Он научился ходить в земной гравитации под действием силы Кориолиса во вращающихся кольцах космического обиталища. Вращение все чуточку сносило в сторону. Лукас перенес вес на стопу, а она оказалась не там, где следовало. Он зашатался, схватился за подлокотник и удержал равновесие.

Он добрался до шлюза. Свет ослепил его. По ту сторону был телескопический трап. В конце трапа – доктор Воликова, медики, инвалидное кресло.

Он не собирался въезжать в этот новый мир в кресле на колесах. Он полной грудью вдохнул земной воздух. Он мог дышать. Дышать неограниченно.

– Лукас? – позвала доктор Воликова.

Лукас Корта двинулся вперед по телескопическому трапу, один неверный шаг за другим.

– Трость, – сказал он. – Принесите мне трость. С серебряным набалдашником.

– Наше печатное оборудование далеко от вашего по уровню сложности, – сказал мрачный молодой человек в плохом костюме. Лукас прищурился, чтобы разобрать его имя на бейджике, прикрепленном к карману. Он испортил силуэт пиджака, но костюм все равно был дурной и дешевый. Аби Оливейра-Уэмура. «ВТО-Манаус». – Возможно, мы разыщем такую до завтра.

– Завтра?

Лукас остановился перед окном. Жаркий воздух гудел над покрытым бороздами бетоном площадки и взлетно-посадочной полосы. Орбитальный транспортник выглядел черным дротиком, красивым и смертоносным – оружие, не космический корабль. На дальнем конце поля, дальше, чем находится любой горизонт на Луне, виднелась линия тьмы неправильной формы над линией жидкости. Токинью увеличил бы изображение для Лукаса, но Токинью был мертвой линзой в его глазу, мертвым воздухом в его ухе. Деревья, предположил Лукас, подымающиеся над маревом. Насколько жарко снаружи? Свет был болезненным. И небо. Оно стремилось и стремилось ввысь, так много неба, высоко над всем. Такое синее. Небо было жутким, оно сбивало с толку. Лукасу понадобится много времени, чтобы разобраться с агорафобией, которую пробудило в нем небо Земли.

Он собрался с духом.

– Итак, – сказал Лукас Корта. – Бразилия.

Бразилия, которую он видел из единственного окна карантинной палаты, состояла из резервуаров для воды, антенн, солнечных панелей и площадки серовато-коричневого бетона, рощицы, похожей на тире, и неба, похожего на колонну, уходящую ввысь. Иногда абстрактный узор из синего, зеленого и желто-коричневого нарушали облака. Выходит, это Амазонка, дождевой лес. На вид – суше Океана Бурь.

ВТО не разрешила Токинью подключиться к своей сети, так что Лукас зависел от старомодного удаленного доступа к информации. Его контакты каждый день присылали сообщения: звонки, конференции, просьбы о физических встречах. «Я здоров, я в порядке, – отвечал Лукас. – Очень скоро выйду на связь».

Ежедневные занятия спортом были такими же безрадостными и удручающими, как и всегда. Ему выделили личного тренера, Фелипе. Он говорил только о движениях, мышцах, повторениях. Может, хирургическая маска, которую он носил, мешала разговаривать. Маска была требованием доктора Воликовой. Иммунная система Лукаса суетливо приспосабливалась к десятку прививок и фагов, но все равно он был уязвим перед сотней инфекций и пандемий. Занятия проходили в бассейне центра. «Вода ваш друг, – сказал Фелипе. – Она помогает справляться с весом тела. Она позволяет хорошо натренировать главные группы мышц».

Лукас спал под гнетом запаха хлорки. Гравитация была суровой, гравитация была безжалостной, но он с нею уже познакомился. Малые недуги пытались взять его измором. Глубокий, влажный кашель напоминал безнадежный катар пылевиков. От изменений в воде и диете наступила диарея. Аллергия за аллергией наделили его ринитом и зудящими красными глазами. Вставать он должен был медленно, чтобы кровь не отхлынула от головы. Его ноги отекали. Инвалидное кресло. Мучительная боль в моменты, когда приходилось наклоняться. Он не понимал ни слова из того, что говорили вокруг. Это был не знакомый ему португальский, измененный испанским, позаимствовавший сотню слов и фраз из тридцати языков. Акцент был странным, и когда он попытался заговорить на глобо, в ответ лишь подняли брови и покачали головой.

От мяса у него были ужасные спазмы.

Сахар в соусах, напитках, хлебе.

Хлеб. Его желудок взбунтовался от такой пищи.

Лукаса охватила уверенность, что его тренер, его слуга, его молодые и очаровательные личные ассистенты из ВТО шпионят за ним.

– Мне надо работать, – пожаловался он доктору Воликовой.

– Терпение.

На следующее утро слуга попросил его принять душ и побриться, помог надеть достойный костюм. Удобно устроил его в инвалидном кресле. У двери Лукас прихватил трость с серебряным набалдашником, которую вытребовал. Когда он проглотил гордость и принял кресло, в котором нуждался, трость стала театральной принадлежностью. Слуга провез его в кресле по коридорам без окон и по телескопическому трапу, ведущему в цилиндр, полный кресел.

– Что это? – спросил Лукас Корта.

– Самолет, – сказал слуга. – Вы едете в Рио.

Облака его ошеломили. Они лежали вдоль океанского края мира; полосы и слои, которые разбивались на полосочки, россыпь точек, штрихи, и все они двигались, пребывая на самой грани его способности воспринимать перемены. Он ненадолго перевел взгляд на огни, которые загорались дом за домом, улица за улицей, и когда он снова посмотрел на облака, они изменили форму. Мотки сиреневой пряжи, пурпурные по краям; пурпурный темнел до цвета синяка по мере того, как свет в небе угасал, до индиго и оттенков синего, для которых у Лукаса не было названий и прошлого опыта. Почему люди занимаются чем-то еще, кроме наблюдения за облаками?

«Вечером жара будет терпимая», – сказали ему работники отеля. Номер-люкс был удобный и хорошо оборудованный. Токинью спокойно подключился к местной сети, хотя Лукас не сомневался, что десяток систем слежения сообщали о его словах и действиях сотне наблюдателей. Он работал обстоятельно и продуктивно, организуя телефонные конференции и встречи лицом к лицу, но время от времени отвлекался на окно, улицу и марево, которое превращало ее саму и спешащие по ней автомобили в ртуть, на океан и острова, и волны, марширующие по пляжу. Он никогда не страдал клаустрофобией на Луне. Этот угловой люкс в легендарном отеле «Копакабана Пэлэс» был позолоченным угнетением.